Потом снова пришла Светочка, и он впустил ее в комнату, потому что не впустить значило обидеть: она-то ни в чем не провинилась – ни перед ним, ни перед погибшими.
– Кирочка, ты же не виноват в их смерти, – сказала она и потерлась носом о его плечо.
Он вдохнул запах ее волос, и неожиданно сделалось легче.
– Ты ни в чем не виноват, не казнись.
– А кто же тогда виноват? – глупо спросил он.
– Никто. Война. Такое сейчас время. Нам просто не повезло, что мы родились в такую эпоху.
– Нам повезло, – не согласился он. – Это им не повезло. Мы живы, а они мертвы. Мы живы и будем жить, а они… – Он поперхнулся и стиснул зубы так, что они едва не превратились в костяное крошево.
– Прекрати, – взмолилась Светочка. – Что ж нам теперь? Покончить жизнь самоубийством? Нет уж! Мы еще должны отомстить тому, кто вверг нас во всю эту срань. Кто заставил нас воевать вместо того, чтобы рожать и воспитывать детей.
Ее слова перекликались с его мыслями.
Она была права. Ее призвание – рожать и воспитывать детей, а вместо этого ей приходилось мотаться с планеты на планету, держать в руках осточертевший трибэшник и превращать живое в прах.
Она была права – и по-женски, и по-мужски. По-человечьему.
И ему ничего не оставалось, как обнять ее и уткнуться носом в ежик коротких волос.
Они легли в постель, и он любил ее, как никогда не любил прежде, страстно и неистово. Но обнимая упругое и податливое Светочкино тело, он понимал, что обнимает сейчас не только ее, но и Костю с Парой Вин.
Потому что иначе ему сейчас было нельзя. Потому что иначе он бы снова предал их.
49
А уже перед самым ужином к нему подошла Эзотерия Дубинникова. Лицо Эзки выглядело мрачным, как никогда.
– Кент! Говорят, накануне боя Камилла просила тебя побыть с нею. Скажи, это правда?
– Кто говорит? – спросил Кирилл, потому что следовало что-то отвечать.
– Сама Камилла и говорила. – На личике у Эзки нарисовалась абсолютная беспросветность. – Так это правда?
– Правда, – сказал Кирилл, потому что по-прежнему надо было что-то отвечать, а лжи Эзка – он это чувствовал – не приняла бы.
Перед завтрашним боем врут только в одном случае. Если надо скрыть от обреченного на смерть ожидающую его судьбу.
Или если ее можно изменить.
И грош цена командиру, коли он, имея возможность изменить судьбу своего бойца, пренебрежет такой возможностью. Особенно когда от него вовсе не требуется жертвовать ради этого ни собственным положением, ни – тем более – собственной жизнью.
– А если я тебя попрошу о том же? – Эзка смотрела на него выжидающе, широко открытыми глазами.
Кирилл представил себе ее завтрашние глаза, такие же вот, широко открытые, да только больше уже ничего не способные увидеть.
– А ты просишь?
– Да, прошу! – сказала она с вызовом.
Стало ясно, что, согласившись, он попросту спасет ее.
А Светочка, в конце концов, поймет. Как понимала его всегда и во всем.
Широко открытые глаза Эзки недоверчиво сузились. И вспыхнули радостью.
После ужина Кирилл подошел к Светлане.
– Послушай, душенька моя… Тут такое дело… – Он понял вдруг, что правду ей говорить нельзя. Ложь тут будет как раз спасительной. – Я сегодня намерен после отбоя проверить караулы в других отрядах, так что ты не жди меня, пожалуйста. Ложись. Завтра опять будет тяжелый день.
Конечно, такое мог ляпнуть только законченный идиот. Какие караулы там, где работает техника?
Тем не менее Светлана поверила. Или просто сделала вид, что поверила. Однако в его лицо, залитое звездным сиянием с ночного неба, она не смотрела, и он был ей за это благодарен.
А после отбоя Кирилл с Эзкой отправились за ближайший холм. Однако по дороге их перехватила Вика Шиманская.
– А я? – сказала она.
– Отставить, Шиманская! – тихо рявкнул Кирилл. – Для кого скомандовали «отбой»?
– Не для вас, – прошептала Вика. – И не для меня.
Ей сейчас, как говаривал Спиря, все было глубоко фиолетово. До фомальгаута ей сейчас отбой…
Поэтому Кирилл не стал грозить ей наказанием: это прозвучало бы просто смешно, на фронте наказание – сама здешняя жизнь…
Он бросил взгляд на Эзку и обнаружил, что та вовсе не смотрит на соперницу с ненавистью.
Похоже, за все эти месяцы метелки превратились в самый настоящий гарем. Небось друг за друга и рыло начистят любовничку… Хотя его, Кирилла, при всем желании любовничком не назовешь…
И тогда он просто спросил:
– Ты хочешь с нами, Вика?
– Еще как хочу! – сказала Шиманская. – Если бы ты представил себе, ты бы прямо тут из штанов выпрыгнул.
Она всегда была грубой, эта здоровенная бабища. Но и в грубости имеется своя прелесть. К тому же другая такая же здоровенная бабища заставила его когда-то на Марсе перестать чувствовать себя салабоном с висючкой. Так что он не испытывал никакой брезгливости по отношению к таким женщинам. И никакого страха, который бы стоило скрывать не только от других, но даже от самого себя. Все это осталось в далеком прошлом, там, где жил приютский крысеныш.
И он ответил столь же грубо:
– Твоя дюза на очереди только вторая, Викуля… Уверена, что на тебя моей силы хватит?
– Уверена, – сказала Викуля. – Для настоящего мужика две дюзы всегда лучше одной. Даже если их подряд подают. А ты, Кент, всегда настоящим мужиком был.
Она оказалась права.
Кирилл убедился в этом сразу же, едва ближайший холм скрыл от них территорию лагеря, а холодная трава сделалась постелью.
50
Битва возобновилась на следующее утро.
Как ни странно, ночью противник не предпринял никаких вылазок, что вызвало немалое удивление у Кирилла и его соратников.
Говорят, подобные войны велись давным-давно, в древние времена. Собирались две армии и колотили друг друга в течение нескольких дней с перерывом на сон.
Кирилл бы, конечно, предпринял ночную атаку без сомнения, но надо же и ему когда-то спать. А без воздушного прикрытия атака бы успехом не увенчалась. Он опасался, что ночью противник может попробовать взять контроль над ИскИнами боевых машин, и потому абээмки были переведены в режим хранения с включением всех блокировок.
Однако когда утром он проверил состояние СОТУ, оказалось, что на абээмки никто не покушался. Что также казалось странным – на месте противника он бы непременно предпринял такую попытку. Впрочем, не пытались и не пытались! Пусть и впредь не пытаются. Но мы и в следующую ночь будем держать ушки на макушке…
Можно было, конечно, принять таблетку стимулятора, но Кирилл посчитал, что ни к чему. Кто знает, сколько еще ночей впереди? Никаким стимулятором не спасешься.
Фарата Шакирянова тоже посетила мысль о древнем аналоге нынешнего противостояния.
– Это не война, а реально голимый целлофан! – сказал он Кириллу. – Почему они сами на нас не нападают?
– Дьявол их знает!
