– Дело, для которого вы летите в столицу! – напомнил Флай.
– Да поздно уже! – простонал обыватель.
– Рейс через четверть часа.
– Я должен быть на набережной Сэн через час. Я уже не успеваю, – вдруг пьяно зарыдав, пояснил обыватель. – Всё это не имеет смысла.
Флай поднес картонку к глазам бедняги.
– Я возьму это! – сказал он строго.
– Да забирайте! – простонал пьяница и, упав на стол, зарыдал пуще прежнего. – И оставьте, оставьте же меня в покое!
– Сколько лет прошло, – посетовал Флай с притворным сочувствием, – но воздушное сообщение всё так же несовершенно.
И вот он стоял у причальной башни термоплана. На его шее висела картонка билета. Стюард в потрепанном сюртуке пригласил его в подъемник, где рядом с последним ящиком груза было немного места.
– Вылетаем, – сказал стюард. – Столько сложностей из-за пары опоздавших ящиков. Но теперь всё нормально.
Флай возносится вверх вместе с грузом и мятым стюардом.
Флай отправляется в Mock-Way-City.
Лена проснулась оттого, что на нее смотрят. Перед ней стоял Остин, одетый в черное, бледный лицом. Сомкнутые губы.
Лена вздрогнула, нашла себя в огромном плетеном кресле, на диковинной веранде. Уставилась на Остина с нескрываемым интересом. В прошлый раз она видела его только кошмарной ночью, но теперь он показался ей еще более загадочным существом.
Остин выглядел так, словно Ричард Чемберлен собирался сыграть Евгения Онегина. На нем было что-то вроде сюртука, вместо галстука пышный черный бант, обнимающий крахмальный воротничок-стойку. На плечи было накинуто пальто-крылатка с меховым воротником. В руке он держал невероятно большие черные кожаные перчатки со швами наружу. Вот только головной убор не подходил как-то этому ансамблю – черный огромный берет с козырьками по бокам, над ушами. Но особенно поразили Лену сапоги, похожие на женские, обтягивающие икры, со скошенными под коленом голенищами. И подошвы с ребристым, сильно выступающим рантом.
«С киносъемок? Прямо в костюме? Ну, точно студия!» – подумала Лена спросонья.
Будто в ответ на ее мысли, по лицу Остина пробежала мимолетная тень удивления.
Остин улыбнулся, не разжимая губ.
– Добрый день, – сказал он по-русски, вновь не открывая рта, при этом голос его звучал так, будто Лена слушала стерео в наушниках.
– Привет! – сказала она, обрадовавшись родному языку. – Хорошо, что вы говорите по-нашему. А то у вашей… Гм… – она не нашлась, как назвать «английскую гувернантку». – У… Хозяйки… У нее такой странный английский… Не думаю, что мы с ней правильно понимаем друг друга.
– Мы все плохо понимаем друг друга. Это главная проблема человеческого общества, – сказал Остин, не открывая рта.
– А вы чревовещатель? – не выдержала Лена.
– Чревовещатель? Да, можно сказать и так.
– Прикол! А по-нормальному вы можете говорить? – спросила Лена, усиленно артикулируя своими аппетитными губками, как бы иллюстрируя, как говорят «по-нормальному».
– Нет, – обиделся Остин.
В его голосе звучала явная обида. И голос его был каким-то странно знакомым. Если бы Лена почаще слышала, как звучит ее голос со стороны, то вполне догадалась бы, что речь Остина звучит так, как звучал бы ее голос, будь она повзрослее и мужчиной. Она бы очень удивилась, если бы узнала, что голос Остина, обращенный к ней, не слышит никто, кроме нее.
– Извините… – сказала Лена и подумала, что у него какое-то редкое заболевание голосового аппарата.
Ей очень понравилось невесть откуда взявшееся словосочетание «голосовой аппарат». Оно льстило ее эрудиции, хотя и не было уверенности, что это словосочетание правильное с терминологической точки зрения.
– Да, что-то вроде того, – сказал Остин, – извините, мне трудно с вами разговаривать. Мы думаем на разных языках.
– А мне с вами не трудно! – выпалила Лена и раскраснелась.
– Встретимся за обедом в малой столовой, – сказал Остин, – дела.
И ушел прочь, кажется, тоже немного смущенный ее заявлением.
– А который час? – спросила Лена уже ему вслед. – Я что же, так и буду спать да есть? Мне домой надо!
Но ее слова остались без ответа.
Она крутанула голову и увидела, как мрачный привратник в большой шляпе и трех кожаных фартуках воткнул свой посох в какое-то гнездо в полу и, качнув его как рычаг, заставил створки дверей разъехаться в стороны.
