Абсолютная альтернатива

телефонными переговорами, за каждым шагом…

Какие же молодцы. Красавцы!

— Я полагал, что избранным русского народа последнюю тысячу лет является Самодержец, — обреченно произнес я, взглянув на генерала в упор.

— Ошибались, — тускло ответил Рузский.

— Значит, теперь народ представляет сборище представителей фабрикантов и кучка аристократов, купивших себе депутатские кресла? И кто же это решил?

— Не я.

— Но это же глупость! — воззвал я если не к преданности Рузского, в полном отсутствии которой уже не приходилось сомневаться, то хотя бы к разуму. — Вы грамотный человек, генерал, вам наверняка известна одобренная прошлой Думой процедура избрания депутатов. Нынешний состав представляет от силы пять процентов от всего населения, неужели вам это неизвестно? О каких представителях народа идет сейчас речь? Дума — это заседание капиталов, стремящихся к власти любой ценой! Эти глупцы готовы взорвать страну в разгар воины, в тот самый момент, когда мы приближаемся к решающей схватке с агрессором. Неужели вы, Рузский, русский генерал, не понимаете этого?!

— Решаю не я, — еще глуше произнес генерал.

— А кто, дьявол вас раздери?!!

Казалось, от этого возгласа Рузский вздрогнул как от пощечины.

— Это заговор Ставки, — хрипло заявил он. — Я всего лишь пешка. Так получилось, что вы с Императорским поездом прибыли именно на Дно и миссию поручили мне. Впрочем, неважно уже, это просто слова. Комитетом главнокомандующих фронтов мне только велено задержать вас до прибытия думских.

— Ложь!

— Не верите? — Рузский нервно хохотнул. — На станции телеграф. Запросите Алексеева и командующих. А там… решайте.

* * *

Час спустя я нервно бродил по комнате. Никто не препятствовал, разумеется. Поезд окружили солдаты Рузского, пушки и пулеметы. Ожидали представителей думского комитета. Придворных из Свиты и атаманцев императорского конвоя пока никто не резал и не развешивал на деревьях, но соотношение сил было ясно с первого взгляда — сотню придворных невозможно противопоставить войскам огромного фронта. Многие из моих спутников еще ничего не знали. Все догадывались, что происходит нечто ужасное, но посоветовавшись с Воейковым и Фредериксом я решил не объявлять им подробности, дабы не обострять противостояние и избежать тотальной резни. Рузский не возражал.

Энциклопедия моя молчала, но царь Николай, оказавшись в сходных обстоятельствах, со всей очевидностью действовал, как и я, ибо других вариантов логика не предусматривала. Можно было устроить тут бойню, начать палить и рубиться шашками, но к чему? Ведь как бы там ни было, суть ситуации скрывалась отнюдь не в Рузском и не в делегатах от Думы. Прежде всего царь ждал мнений своих генералов — командующих штабов и фронтов. От них, а вовсе не от болтунов- депутатов и не от бастующих пролетариев сейчас зависело будущее Российской державы.

После нашего разговора Рузский ушел, и Фредерикс с Воейковым отправились с ним. В присутствии графа генерал сделал запросы в Ставку и далее — командующим фронтов. К солнечному полудню второго марта начали приходить их сумрачные ответы.

Я медленно перебирал телеграммы одну за другой, все глубже и глубже осознавая всю глубину окружавшего Николая предательства. Открытия впечатляли.

Первое сообщение поступило от генерала Брусилова — командующего Юго-Западным фронтом, героя войны и моего личного полководца-кумира. Популярный военачальник, обласканный медалями, орденами, всеми мыслимыми почестями и наградами, возможными на тот момент в армии и стране, писал своему государю дословно следующее.

«Ставка. Его Императорскому Величеству

Государю Императору.

Почитаю долгом своим представить на благовоззрение Вашего Величества тревогу свою за судьбу Родины и Народа. Ныне армия заключает в своих рядах представителей всех классов, профессий и убеждений, почему не может она не отразить в себе настроения всей страны. Дерзаю всеподданнейше доложить Вашему Величеству о крайней необходимости принять срочные меры для успокоения населения и позволяю себе думать, что при существующих ныне условиях обращенным к Вашему Величеству требованиям Думы надлежит дать полное и всецелое удовлетворение.

Брусилов».

Чтение «посланий» происходило все в том же вагоне-салоне, защищенном от зимней стужи трехслойным стеклопакетом и стальными стенами бронепоезда, мне, однако, казалось, что я держу в руках обжигающий пальцы лед. Подобные телеграммы пришли от всех, за исключением командующего Западным фронтом генерала армии Эверта, который, по словам Алексеева, отсутствовал на данный момент в своем штабе и разъезжал по окопам. Но все остальные — ответили. Телеграмму прислал даже командующий Балтийским флотом вице-адмирал Непенин, которого, если не обманывала меня каиновская энциклопедия, пьяные матросы исколют штыками, а потом пристрелят в сортире спустя всего несколько месяцев после моего отречения, которого с таким жаром сейчас добивался от меня вице-адмирал.

Все лидеры армии как один призывали царя «принести жертву на алтарь Отечества и Народа» — отказаться от власти. «Собаки!» — размышлял я, со злостью сминая бумаги. Слезы почти наворачивались на глаза. Сам Император был стоиком и, вероятно, мог сдерживать свои чувства, однако я не являлся царем Николаем Вторым и не мог этого терпеть. Руки дрожали, перебирая обжигающе ледяные листы, глаза почти не видели текст.

Одна телеграмма поразила более всех. Длинная лента, пришедшая с Кавказского фронта, даже не наклеенная как обычно на телеграфный бланк для удобства чтения, вещала:

«Ставка. Его Императорскому Величеству

Государю Императору от командующего Кавказским фронтом Великого князя Н. Н. Романова».

Это писал царю его родной дядя, Великий Князь. Тоже Романов. Текст гласил:

«Я, как верноподданный, считаю по долгу своему и духу присяги необходимым молить Ваше Величество спасти Россию и Вашего наследника, зная чувство любви Ваше к Родине и к цесаревичу Алексею. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие, другого выхода нет. Как никогда в жизни молю Господа подкрепить Вас.

Писано Тифлисе.

Великий князь, генерал от кавалерии, Николай Николаевич Романов».

Во рту стало кисло. Дочитав, я с отвращением сплюнул на пол, в очередной раз шокировав стоящего в этот момент рядом Фредерикса. Чертовы изменники! Должно быть, для самого Николая Второго только что прочитанное письмо явилось самым страшным ударом. Никто из его генералов не оказал ему поддержку, но это можно было еще перенести. Однако то, что даже родной дядя, ближайший из близких, внук самого Николая Первого, призывал его к отречению, просто не укладывалось в голове. Не только в его — в моей!

В отличие от моего реципиента, Великий Князь Николай Николаевич не являлся мне родственником, но до чего же было противно!

Масштабы заговора просто поражали. Охватывающий Думу, крупнейших заводчиков, министров правительства, верхушку армии и флота, тщательно продуманный и при этом, как показало будущее, совершенно безумный по результатам, — ведь он столкнет страну в пропасть…