Однажды караван остановился в Черной башне. Тогда она звалась по-другому, но волкам незачем помнить ее прежнее имя. Достаточно того, что мы помним и проклинаем нынешнее… Хозяин встретил усталых путников ласково, и никто не заподозрил, что он задумал злое дело. А хозяин башни был магом. Когда У-упуа ушел, чтобы разведать путь, маг разжег жаровню, бросил на угли шкуру убитого волка, и все, кто шел с караваном: купцы, воины, невесты хана, вдохнув этот дым, опустились на четыре лапы. ОНИ СТАЛИ ВОЛКАМИ.
Маг завладел караваном и всеми сокровищами, которые там были, и выгнал волков за ворота. В пустыню. Сначала они голодали, не умея взять добычу, и многие погибли. Но потом один из волков встретил У-упуа, который возвращался в Черную башню. У-упуа хотел убить волка, но тот назвал его по имени, и стрела дрогнула на тетиве… А потом человек обернулся зверем, и волки поняли, что он был богом.
У-упуа научил нас охотиться, рыть норы и находить воду. А потом воздвиг вокруг Черной башни непроходимую стену, оставив открытыми лишь врата Заката, и ушел. Никто из волков не знает его дороги, но он сказал, что когда-нибудь вернется.
И он обязательно вернется, потому что в Черной башне остался его меч, а таких вещей не бросают на дороге… Я уже стар, – неожиданно признался вожак. – Недолго мне осталось водить волков на Большую Охоту. Но мне бы не хотелось уходить, не встретив У-упуа и не окрасив свои клыки кровью дальнего потомка того гостеприимного хозяина. И если ты, чужак, которому снится Черная башня и потерянный меч, если ты поможешь нам свершить давно взлелеянную месть… Тогда я поверю, что встретил У-упуа. И тогда, чужак… я отдам тебе стаю…
Изумрудные глаза горели во тьме. Взгляд был умным и жестоким. Лунный свет обливал седую шерсть жидким серебром. Могучий зверь встал. Встряхнулся. И исчез. Как в прошлый раз. Пес не успел заметить, в какую из четырех сторон метнулась светлая молния.
Йонард все еще сидел не двигаясь с места, озадаченный сверх меры, когда снова прозвучал знакомый голос.
«Ну вот ты и на пути к тому, чтобы стать царем. И даже богом… Правда, богом собачьим, но тут уж ничего не поделаешь – сколько сумел поднять, столько и унесешь…»
«Хрофт! Как ты мне надоел!» – рявкнул пес в дикой обиде.
Злость пробудила память.
Седой вожак был прав. Он когда-то был человеком. Но звали его не У-упуа. У него было другое имя – грозное и гордое – Йонард из Германии. И в Черной башне он действительно оставил свой меч.
«Дзигоро?!» – позвал Йонард-человек. Но ночь не откликнулась ни словом, ни вздохом.
Звездная, удивительно спокойная ночь стояла над барханами. Ущербный месяц висел низко, и по залитым серебряным светом белесым холмам брела одинокая тень. Тень удивительного четвероногого создания, большого, светло-серого, с короткой гладкой шерстью, висящими, как тряпки, длинными ушами, широкой мордой в складках кожи, мощными, почти львиными лапами. Тень существа, невиданного доселе, по крайней мере, в этих местах точно. Предания говорили, что далеко на юге, может быть, в Индии, а может быть, еще южнее, когда-то водились такие звери, натасканные псы войны, их выпускали на слонов. Закованные в доспехи громадные боевые псы бесстрашно бросались на живые серые горы и, случалось, даже нередко побеждали, хотя чаще всего просто останавливали ряды врагов, восседающих на этих громадах.
Но это было давно. Много поколений назад исчезли с земли огромные бесстрашные и гордые псы-воины. Но выходит, правду говорили старинные свитки, ничто на земле не исчезает навсегда. Пес-воин, последний из этого некогда великого рода, понуро брел меж песчаных барханов, изредка приподнимая голову и прислушиваясь. В странных, не обычных для собаки пронзительных серо-зеленых глазах застыла тоска. Он покинул стаю. Ненадолго. Что-то гнало его сюда, какое-то мрачное предчувствие, с которым он не хотел, да и не мог бороться. Дзигоро? Он не видел его уже больше десяти дней. И вот теперь…
Он учуял его. Острых собачий нюх не подвел. А потом он увидел то, что он в глубине души ожидал и страшился увидеть – распростертым на песке телом маленького китайца – Дзигоро. Лицо его, обращенное к сияющей белой луне, как и при жизни, напоминало маску, но было лишено той странной, таинственной многозначительности, которая и притягивала, и раздражала. Это была пустая скорлупа. Жизнь ушла из своей обители. Пес еще раз внимательно обнюхал тело. Смерть настигла его друга давно… уже несколько дней тому. Но тело лежало не оскверненное падальщиками, и было странно, хотя какой зверь подойдет к убитому магией? У Йонарда просто не было других вариантов. На теле не было видно ни одной раны. Это сделал без сомнения их общий враг, коварный египтянин. И только магией. Йонард видел Дзигоро в деле, просто так он бы не дался.
Шерсть на загривке пса вздыбилась, верхняя губа вздернулась, задрожав, обнажая то ли в горестной усмешке, то ли в угрожающем оскале страшные клыки, и короткий рык, напоминающий известное северное ругательство, вырвался наружу.
Ни в человеческой, ни в собачьей шкуре Йонард-германец не умел оплакивать погибших друзей. Он умел сражаться с ними бок обок, защищая себя, своих соратников, родных ему по духу и крови… и он умел мстить. Он снова был один среди враждебного ему мира людей, хотя Йонард уже привык к этому, но теперь он сам был чужой всем вокруг и никто не мог ни понять, ни помочь собаке с душой человека. Йонард опустился на задние лапы рядом с телом Дзигоро, таким же холодным и безучастным, как камни, на которых оно лежало, и что-то словно черными клещами сдавило горло: уже не рык, а тоскливый вой одинокого зверя взлетел к звездам, столь же отрешенно взиравших на еще одно крушение несбывшихся надежд.
Следовало предать тело земле, иначе душа его не будет знать покоя. И пес сделал единственное, что мог – сильными передними лапами с мощными, точно железными когтями он рыл яму другу. Песок, выбрасываемый им из углубления стекал туда вновь с той же быстротой, острые края щебня впивались в незащищенные подушечки пальцев, вспарывая их как бритва. Темные капли крови Йонарда выстилали могилу Дзигоро.
«Хорошо кошкам, они не потеют, – подумал варвар, зализывая лапы, после того как яма наконец показалась ему достаточно глубокой и просторной для такого тела, затем он осторожно, стараясь не задеть зубами кожи, за одежду стащил все, что осталось от его бедного незадачливого Дзигоро. – Не умерло то, что не похоронено, – вертелось в голове Йонарда, пока он забрасывал могилу сухим песком.
После этого пес лег сверху и тяжело вздохнул. Будь он человеком, достал бы флягу – и пропадай все, напился бы до потери сознания. А потом пошел бы в Черную башню и отвел бы душу в хорошей драке. Но что может собака против десятков вооруженных людей? И главное – против магии египтянина. Проклятый прихвостень Сетха, он хотел превратить Йонарда в свинью – германец содрогнулся от одного воспоминания об этом, боги не допустили подобного непотребства, или же сам он оказался чересчур крепким орешком даже для черной магии. Он остался воином. Псом войны. Йонард усмехнулся в душе – даже заживает все как на собаке… Он снова вздохнул.
– Вот интересно, что за печаль пригнула к земле такую умную голову? – голос прозвучал совсем рядом и, Хрофт – м-м! Этот голос был ему знаком. Он слышал его в своем сердце, пока не похоронил Дзигоро. Пес вскочил, развернулся в одном прыжке, готовый бежать, догонять… Никуда бежать не потребовалось. Невозмутимый китаец сидел на земле, скрестив ноги, прямо на своей собственной могиле, не испытывая, видно, никакого священного трепета или неудобства. Он выглядел так же, как тот Дзигоро, с которым Йонард расстался не по своей воле, в одном переходе от Хорасана. Даже карие глаза его смотрели также проницательно, пряча в глубине теплую усмешку. Йонард потянулся к китайцу, намереваясь ткнуться носом ему в бок и, остановился. Чуткий нюх не донес до Йонарда ни одного из тех запахов, которые могли бы сказать ему – «это – Дзигоро». Мало того, пес не смог уловить ни одной пахучей струи, которая заставила бы его поверить, что перед ним живой человек. Нос говорил ему об отсутствии какого бы то ни было живого существа рядом. Глаза свидетельствовали обратное. Йонард в растерянности сел на хвост.
Дзигоро добродушно посмеивался и не спешил успокоить варвара.
– Слушай, приятель, скажи лучше сам, живой ты или мертвый совсем? – решил все-таки разобраться в происходящем Йонард.
– Что есть смерть, как не новое рождение? – вопросом на вопрос ответил Дзигоро с прежней улыбкой.
– Я спрашиваю тебя по-человечески, живой ты или нет, ну так ответь как человек человеку.
– Тебе это так важно? – Дзигоро иронически приподнял левую бровь.
