– А вы кто по профессии? – полюбопытствовал Феликс.
– Импресарио!
– Импресарио? А разве еще есть такая профессия? Мне казалось, это теперь называется – продюсер или агент…
– Да, но мне больше нравится импресарио! Мало ли как сейчас что-то называется… Когда-то боулинг назывался кегельбаном.
– Правы! Но играете вы классно, импресарио! – засмеялся Феликс и быстро слинял.
– Ну что, Женечка, передохнем? Выпьем чего-нибудь?
– Да. Я хочу мохито!
– А я, пожалуй, выпью текилы.
Они выпили, поиграли еще, а потом Константин вызвал такси и повез Женю домой.
Я провела чудесный день, мне было весело, по-настоящему весело, я чувствовала себя молодой, привлекательной и даже, кажется, чуточку влюбленной. После того как Пафнутий объяснил нам, что сегодня не нужно спешить, Костя даже в машине не пытался лезть ко мне, вел себя в высшей степени корректно. И мне это понравилось. У моего подъезда он вышел, довел меня до дверей и спросил:
– Женечка, вас не надо провожать?
– Куда провожать?
– В аэропорт.
– Да нет, спасибо, Костя. Не нужно.
– А звонить вам можно?
– Можно. Буду рада. И спасибо за чудесный день. Ваши пельмени выше всяких похвал! И берегите Пафнутия. Это просто чудо природы.
– Да уж, чудо! Кайфоломщик! – засмеялся он. И уехал.
Утром в день отлета мне почему-то подумалось, что Костя все-таки приедет в аэропорт. Но он не приехал. Я даже не ощутила разочарования. В самом деле, в будний день в Москве ехать в Шереметьево, просто чтобы увидеть женщину, это, наверное, абсурд. Можно запросто всюду опоздать – и в аэропорт, и на работу. Так что все правильно. На секунду мне стало грустно, никто не провожает, никто не встретит…
Но я ошиблась! В Амстердаме, едва я вышла с багажом, ко мне подошел мужчина.
– Госпожа Истомина?
– Да! – удивилась я.
– Рад, душевно рад! Я Мирон, я, собственно говоря, художественный руководитель проекта, Фархад не смог вас встретить, ну а я не счел за труд… Это все ваши вещи? Отлично! Идемте!
Я вспомнила, что Фарик как-то упомянул о нем. Сказал, что очень креативный товарищ. Он был совсем небольшого роста, ниже меня, но крепкий и плотный, эдакий боровичок-здоровячок, лицо простое и приятное, хотя он ни разу даже не улыбнулся. Но в нем чувствовалась какая-то значительность и даже, как ни дико, определенное мужское обаяние. Ну надо же!
Мы подошли к большому джипу. Ну, естественно, недостаток роста восполняется размерами автомобиля. Он легко, будто пушинку, закинул мой чемодан в багажник.
– Сейчас я отвезу вас в отель, но к завтраку вы уже не поспеваете, мы позавтракаем в кафе, а потом сразу в наш офис.
– В офис? – удивилась я.
– Ну да! В театр нас пока еще не пускают.
И правильно делают. Мы ведь еще в самом начале процесса, а вот когда уже будем готовы к сценическим репетициям, тогда… Фархад говорил мне, что вы опытный агент, Антон Истомин большой музыкант, и вы смогли сами вывести его на орбиту, это дорогого стоит и хорошо вас рекомендует. Я очень рад, в нашем деле так не хватает порядочных людей. Это правда, что вы музыкант и юрист в одном флаконе?
– Правда. Но музыкант я только по образованию.
– Это, собственно говоря, не имеет значения. В музыке вы сечете.
– Факт, секу!
– Отлично! Сегодня вечером дают «Трубадура», хотите послушать? Отличный состав!
– О, с удовольствием.
– Отлично! А вот и ваш отель.
Отель располагался на набережной одного из каналов, старинный, прелестный. Мирон сам отнес чемодан в мой номер, который оказался очень красивым и уютным.
– Здесь все хорошо, кроме освещения, – заметил он. – Предполагается, собственно говоря, что в номере гостиницы люди только спят и трахаются, чтение не предусмотрено, но я распорядился, и к вечеру тут поставят хорошую настольную лампу.
– Спасибо большое, Мирон.
– Сколько времени вам нужно, чтобы собраться?
– Двадцать минут.
– О’кей! Жду вас в холле.
Я мгновенно приняла душ, переоделась и ровно через двадцать минут уже была внизу. Мирон читал английскую газету. Поднялся мне навстречу.
– Пунктуальность не российская!
– Я много лет жила в Америке.
– Это не всем помогает. Ну, пошли завтракать! Тут, собственно говоря, совсем недалеко, пройдемся пешком?
– С огромным удовольствием.
Здесь весна была уже в разгаре. Градусов пятнадцать, солнышко. Хорошо! И эти старинные дома вдоль каналов, и звуки башенных часов где-то неподалеку… Прелесть!
– Женя, вы не против, если мы сядем на воздухе, а то я курю…
– Прекрасно.
– Вас не смущает, что я курю?
– Ничуть. Курите сколько угодно.
– Отлично! Женя, Фархад прилетит только вечером, сегодня я буду вас опекать.
– Фарик мне говорил, что у вас проблемы с партией Роберта.
– Да. Был отличный исполнитель, но он соскочил, его позвали в «Ковент-Гарден», у нас ведь все только затевается, а там… Но ведь нельзя брать абы кого. У нас проект отчасти показушный, но в хорошем смысле слова. Поэтому…
– Понимаете, Мирон, Роберт – партия хоть и эффектная, но кроме сильного голоса ничего, собственно, не требует. Играть там нечего. Ну, правда, внешность нужна, но эффектных баритонов в России не так уж мало. Это же не «Риголетто» все-таки…
– А как вам Дроздовский? Такое имя, и голос, и внешность… Я с ним уже говорил, и он в принципе согласен, но такую цену заломил, мама, не горюй!
– Ну, если вам нужно имя, то с Робертом он справится. Без сомнения, Роберт и Эскамильо – вот две партии, которые ему по зубам.
– То есть вы считаете, что другие партии ему не по зубам? У него же мировое имя! И сказочный голос.
– Ну, не знаю… Я его не люблю, но, может, я несправедлива к нему.
– А вот сегодня мы его послушаем в «Трубадуре». Может, пересмотрите свое отношение?
– Попробую.
И Мирон принялся рассказывать мне о своей мечте:
– Поймите, Женя, русские певцы сейчас поют по всему миру и очень успешно, но они рассеяны, ну, вроде как евреи…
– А вы хотите создать что-то вроде оперного государства Израиль? – засмеялась я.
– Вот именно! – воодушевился он. – Мы с Фархадом около двух лет носимся с этой идеей, и у нас уже стало что-то вытанцовываться, но нужны огромные деньги, я кое-что надыбал, но мы решили начать с
