Впрочем, у нового дела есть одно преимущество: мы знаем, где была Валентина незадолго до убийства. Поскольку была она на работе, в кафе, ее коллеги могли видеть того, с кем она ушла. Если ушла не одна, конечно.

Стало быть, следует с ними переговорить.

Киса бы взять с собой… У него интуиция — будь здоров! Правда, он в ней вечно сомневается, и, надо признать, иной раз не без оснований. Засранка эта — интуиция которая — случается, подводит. Но нередко бьет в самое «яблочко». Он, Серега, всегда прет как танк, — Леха же вечно ищет дополнительные версии, проверяет-перепроверяет. Серега на дружбана частенько злился (а дружбан — на него), однако две их интуиции — это сила!

Но Кис свалил в частный сыск, и теперь к нему на кривой козе не подъедешь: его надо за бабки привлекать к делу. А в данном случае ситуация не та, чтобы считать, что помощь частного сыщика необходима, и никто не позволит Громову привлечь его к делу официально.

Можно еще, конечно, чисто по дружбе попросить, Леха не откажется, но тут самолюбие Сереге мешало…

Пока Громов зависал над философией и психологией дружеско-профессиональных отношений, Кис вдруг позвонил сам.

— Как ты там? — спросил.

— Да вот, все морочусь с маньяком, — признался Серега. — А ты чего это заинтересовался? — с подозрением спросил он друга.

— Так просто. Свободная минутка выдалась, решил узнать, как продвигается расследование.

— А ни черта не продвигается. Смотри, уже есть три дела с одним почерком. А сегодня привалило новое, но там совпадения только частичные… — и Серега поделился с Лехой подробностями.

— Ты прав, надо обязательно переговорить с персоналом кафе, — выслушав, произнес Кис. — Вероятность того, что убийца познакомился с этой девушкой… Валентина, да?.. что убийца познакомился с ней именно там, высока. Ты сказал: у него должна быть приятная внешность — поскольку следов борьбы нет и прочее, — и я согласен. Но все же парня, который вынырнет у двери подъезда, даже симпатичного, ни одна девушка не поведет к себе домой сразу. То же относится к знакомству в метро и прочих видах городского транспорта. Должен был произойти ритуал ухаживания, хотя бы короткий.

— «Ритуал ухаживания»? Я тоже думал об этом… Ладно, бывай.

Глава 7

Несмотря на уговоры Маши, Лия отправилась к родителям. В конце концов, Славку попросить никогда не поздно, если понадобятся его тренированные мускулы. Но сейчас ей требовались мозги. Причем папины.

И, к слову, запасной ключ от ее квартиры.

Мама первой вышла в прихожую, встревоженная.

— Что-то случилось, доченька?

С Лией никогда ничего не случалось — по крайней мере, такова была стандартная версия для мамы, — но та всегда волновалась. А они с папой всегда волновались за нее: сердечница.

Порок сердца выявился, когда она носила Лию, на шестом месяце, и тогда папа стал бояться, что потеряет любимую жену при родах. Все обошлось, но страх не ушел: порок сердца, как бомба замедленного действия, мог убить ее в любой момент. Маме пришлось резко изменить образ жизни, ограничить движение, бросить работу, глотать лекарства… Всего за несколько лет молодая, красивая, хрупкая женщина обрюзгла и постарела. Только ее чудные волосы, светло-русые, тяжелые, остались прежними…

Лия, еще девочкой, часто перебирала старые фотографии и жалела, что никогда не видела маму такой, как на снимках, — красивой и беззаботной. Сколько она себя помнит, мама болела, была бледной, отечной и пахла валерьянкой. Поэтому даже малейшее событие, вроде двойки или вызова родителей в школу за прогул, — все это было между Лией и папой. Маму они берегли сообща.

Собственно, они и были сообщниками. Со-общники во всем, во взглядах, в отношении к миру и своему месту в нем.

Георг (русифицированный вариант от армянского имени Геворг) был чудесным отцом. Он умел идти ей навстречу, часто Лию баловал, но и умел быть честным, не боясь сказать дочери не всегда приятную правду. Именно папа научил ее противостоять жестокому диктату школьной моды, первобытному соперничеству девочек и гормональному самоутверждению мальчиков.

Однажды — Лие было тринадцать, и, как все девочки ее возраста, она была зависима от мнения подружек — он отказал ей в покупке модной юбки. Зарабатывал папа хорошо, вполне мог позволить себе дорогую вещицу, но отказал. А когда Лия, рыдая, обозвала отца скупердяем, он ее повел в кафе-мороженое и там, сидя напротив дочери, объяснил ей… «Это соревнование никому не дано выиграть. Ты купишь модную шмотку, — завтра кто-то придет в еще более модной. Эта гонка ведет в тупик, солнышко. Остановись, не участвуй в ней. Ты, твоя личность не определяется юбкой, правда же? Какая бы вещица на тебе ни была надета — ты всегда та же Лия, та же умница и талантливая девочка. Так ставь на это. На себя ставь! На свои достоинства, на то, что есть ты, а не на тебе… Это единственный беспроигрышный вариант».

Не сразу Лия поняла. Вернее, умом-то поняла, но надо было еще научиться выдерживать насмешки, стать невозмутимой и уверенной в себе… Папа поддерживал ее постоянно, каждый день, на каждом ее шагу. Советовал, как ответить девчонкам или промолчать; отшутиться или резко поставить задиру на место…

Нелегкая была то наука. Но Лия понемногу справилась.

Так что и независимостью своей, и уверенностью в себе — в том числе в своей женственности и красоте — Лия обязана папе. Благодаря ему она чувствовала себя особенной, счастливой и сильной. «Лийка, ты воздушный шарик. Тому, кто захочет тебя удержать, нужно будет сначала дотянуться, чтобы ухватить веревочку…» — часто говорил он.

Но к ее двадцати семи годам таких не нашлось. Были, конечно, ловцы воздушного шарика, да так и не сумели дотянуться. С последним, Игорем, художником, она рассталась по обоюдному согласию. Он сказал что-то вроде: я себя чувствую рядом с тобой жучком, прогрызающим ходы в твоем любимом дереве… Которого ты можешь похоронить в его же норке одним взмахом своей кисти!

Почему он чувствовал себя жучком, Лия не представляла. Она не была ни надменной, ни злоязычной — наоборот, всегда доброжелательна, участлива. Разве только характер немного взрывной… Кавказский темперамент, должно быть.

Лия очень любила списывать на оный темперамент все, что не поддавалось ее управлению, хоть армянкой она была лишь на четверть, по одному из дедушек.

После ее разрыва с Игорем папа сказал фразу, которая Лию ужасно расстроила: «Я иногда жалею, что растил тебя умной, доброй, сильной. Люди боятся таких… Я обрек тебя на одиночество».

«Не смей так говорить! — закричала Лия. — Ты предаешь меня этими словами!»

А сама подумала: «Это ты, папа, умный, добрый и сильный. Ты сформировал мой идеал мужчины, но равного тебе найти трудно… Ох, как трудно!»

— Нет, мамуль, все в порядке, не беспокойся, — ответила Лия, придав голосу беспечность. — Я просто потеряла ключи от своей квартиры, вот и заехала к вам за запасными…

— Ох ты растеряха… А мы вчера смотрели твою передачу! Ты такая умница, доченька!

Мама обняла ее, расцеловала.

— И красавица! — папа появился в прихожей.

Он чуть приподнял брови — это знак вопроса. Лия чуть скосила глаза — это знак ответа. На их с папой языке он переводился как «есть проблема».

— Проходи же, проходи, — разомкнула объятия мама, — я так редко тебя вижу в последнее время…

— Работы много, мам.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

10

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×