Соотношение сил

государство. Интересно, какое? Атлантиду или Тридевятое царство?

Перевернув очередную страницу, Илья вздрогнул.

ПРОСКУРОВ. Наши разведчики были заражены тем же, чем и многие командиры, считали, что там будут с букетами цветов встречать, а вышло не то.

За фразой, вроде бы невинной, слишком ярко проступало: «Вы солгали своей армии, товарищ Сталин». Такие вещи Хозяин чуял мгновенно. Сердцевина его сказки – глобальная ложь, на ней держится вся конструкция. Первое правило выживания – не прикасаться ни словом, ни намеком.

«Твою мать… – простонал Илья. – Дурак! Что ты наделал?!»

Он оторвался от чтения, хотелось передохнуть, перекурить. Он пытался убедить себя, что преувеличивает, что слова летчика останутся незамеченными, кто-то кинет реплику, отвлечет. Но нет. Никаких посторонних спасительных реплик. Судя по ласковой, снисходительной интонации Хозяина, он отлично услышал Проскурова.

СТАЛИН. У вас душа не разведчика, а душа очень наивного человека в хорошем смысле слова. Разведчик должен быть весь пропитан ядом, желчью, никому не должен верить. Если бы вы были разведчиком, вы бы увидели, что эти господа на Западе друг друга критикуют: у тебя тут плохо с оружием, у тебя тут плохо, вы бы видели, как они друг друга разоблачают, вам бы схватиться за эту сторону, выборки сделать и довести до сведения командования, но душа у вас слишком честная.

Механизм заело, «критикуют и разоблачают, вам бы схватиться». Почти дословный повтор, знакомая галиматья, скрип шестеренок на холостых оборотах. Лишь три слова имели значение: «Слишком честная душа». Вылезло змеиное жало, шевельнулось и спряталось.

Несколько минут Илья сидел неподвижно и смотрел в глаза портрету. Любимая фотография Хозяина, увеличенная и тщательно отретушированная, украшала стену напротив стола. Царицын, восемнадцатый год. Молодой Коба в полный рост, в сверкающих высоких сапогах. Прищур, усмешка под жирными усами.

Обезьянка Шурик изредка, в состоянии крайней усталости и взвинченности, забегая к Илье в кабинет, выпускал пар, тихо, смачно материл фотографию. После этого уходил спокойный, вполне бодрый. Илья каждый раз удивлялся: неужели помогает? У него самого никогда не возникало желания выплеснуть ненависть в глянцевую ретушь. Ненависти не было, только отвращение и страх.

«Тебе нужна сильная разведка, – думал Илья, – тебе нужен Проскуров. У тебя хватило ума выпустить уцелевших военных, оставить в живых Горбатова, Рокоссовского. Значит, соображаешь, думаешь о будущей войне. Или очередная случайная прихоть? Казнишь и милуешь по логике камнепада? Если бы соображал, расстрелял бы к чертовой матери Ворошилова, Мехлиса, Кулика, снабженца Хрулева. Они угробили десятки тысяч красноармейцев. Твой финский позор тоже на их совести».

Заключительная речь Хозяина заняла десять страниц убористого машинописного текста. В своей обычной манере он задавал самому себе вопросы и сам отвечал на них.

СТАЛИН. Правильно ли поступило правительство и партия, что объявили войну Финляндии?

Дальше длинные рассуждения о необходимости обеспечить безопасность Ленинграда, дословный повтор передовиц «Правды» и выступлений Молотова по радио. Ответ на первый вопрос: правительство поступило правильно.

СТАЛИН. Второй вопрос: а не поторопилось ли наше правительство, наша партия, что объявили войну именно в конце ноября – в начале декабря, нельзя ли было отложить этот вопрос, подождать месяца два-три-четыре, подготовиться и потом ударить? Нет. Партия и правительство поступили совершенно правильно.

Дальше многословно, с бесконечными повторами Хозяин объяснял, что Финская война была абсолютно необходимой, абсолютно успешной и закончилась значительно быстрее планируемых сроков.

Военная аудитория знала, что победить финнов планировали к двадцать первому декабря тридцать девятого, то есть за двадцать один день. Вся страна знала. Радио и газеты орали, что в день рождения товарища Сталина Красная армия пройдет в победном параде по улицам Хельсинки. Хозяин спокойно, нагло врал армии и стране. Зачем? Просто так, ради самой лжи.

Конечно, Ворошилову и Мехлису ничего не угрожает, а вот «слишком честная душа» на этом празднике вранья абсолютно неуместна.

Дальше следовал пассаж об агрессивных намерениях финнов: «Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское, – это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти».

Илья не сомневался, что через несколько страниц найдет опровержение этого тезиса. Нашел.

СТАЛИН: Финская армия не способна к большим наступательным действиям. Она создана и воспитана не для наступления, а для обороны, причем обороны не активной, а пассивной.