– Ну, слава богу. – Вернер вздохнул. – А то я боялся, что у него будет шок, когда выйдет публикация.
Ей надо было прийти в себя, сменить тему. Обида жгла нестерпимо. Как он смел предположить, что она претендует на соавторство? Все равно что заподозрить в воровстве! Но отдельная благодарность на последней странице, за все, что она для него делала, – это крайне оскорбительно. Так благодарят жалких лаборантов. Быстро прикасаясь к лицу пуховкой, она небрежно произнесла:
– Ваша пани Кюри сегодня сияет.
– Еще бы ей не сиять. – Старик развернулся на стуле, оскалил в улыбке вставные белоснежные зубы. – Утром пришло известие, что ее ребенок жив.
– Что? – Эмма едва не выронила пудреницу. – Как? Каким образом удалось узнать?
Он поманил ее пальцем и таинственно прошептал:
– Мы связались с польским подпольем.
Эмма отпрянула.
– Кто это – мы?
– Какая ты пугливая, совсем разучилась понимать шутки.
– Это очень плохая шутка, – медленно отчеканила Эмма, спрятала пудреницу в сумку и спросила еще раз, спокойнее: – Ну, и как же удалось узнать?
– Макс посоветовал обратиться в Ватикан. – Вернер встал, покрутил головой, разминая шею. – Там есть специальная служба, которая поддерживает контакты с польским духовенством. Три месяца назад мы отправили запрос. И вот наконец получили ответ.
– Кто – мы?
– О господи, – Вернер закатил глаза. – Разумеется, мы с Агнешкой.
Внизу зазвонил телефон. Старик взглянул на часы и быстро вышел. Дверь осталась открытой. Эмма слышала его шаги по лестнице, голос Агнешки:
– Тот господин, который звонил утром.
Потом голос Вернера:
– Да… Буду через пятнадцать минут… Третья скамейка справа от главного входа… Да, понял… Светло-серый пиджак… Ну, и отлично. До встречи.
Эмма сбежала вниз, замерла у лестницы, открыв рот. Вернер был уже в ботинках и надевал пиджак поверх домашней рубашки.
– Что случилось? Куда вы? – Она не могла понять, почему вдруг так тревожно забилось сердце.
Старик на ходу напялил шляпу, обернулся на крыльце, послал воздушный поцелуй.
– Дорогуша, я скоро вернусь!
– Вернер, подождите, я с вами!
Но Агнешка уже закрыла за ним дверь. Эмма протянула руку, чтобы отстранить польку, и встретила ее спокойный, слегка удивленный взгляд, который подействовал как ушат холодной воды.
«Да что со мной? Бежать за ним глупо. – Эмма сморщилась, тряхнула головой. – Он взрослый человек, я ему не нянька».
– Госпожа, мне нужен ваш совет. – Полька все еще стояла у двери, но глаза опустила. – Я впервые попыталась сделать вишневый штрудель. Пожалуйста, попробуйте. Правильно ли у меня получилось, и если нет, то в чем ошибка?
* * *
Ося вышел из телефонной будки, не спеша прошел пару кварталов до парка. Третья скамейка справа от главного входа оказалась занята. На ней сидели две пожилые дамы, двигали спицами, оживленно болтали и уходить явно не собирались. Он опустился на соседнюю, закурил.
На групповых снимках участников научных конференций Брахт всегда стоял или сидел рядом с Мазуром. Внешность у обоих была запоминающаяся. Ося не сомневался, что сумеет узнать Брахта.
В воскресном приложении к «Ивнинг пост» за август двадцать шестого, посвященном дню рождения Резерфорда, среди дюжины фотографий он нашел знакомые лица. Вместе с Резерфордом в кадр попали Марк Мазур, Вернер Брахт и молодая красивая женщина. Из подписи внизу Ося узнал, что это Марта Брахт. Снимок был сделан в Кембридже, в парке на большой лужайке у озера. Все четверо, включая Марту, в широких летних брюках. Ее гладкие светлые волосы подстрижены прямым каре, по моде тех лет. Ворот свободной блузки расстегнут, тонкая талия перетянута широким ремнем. Рука лежит на руле велосипеда, прислоненного к стволу дерева. Марта смеется в объектив. Вернер сидит по-турецки на траве у ее ног, Мазур и Резерфорд стоят лицом к лицу в комичных бойцовских позах,
