и несовременно. – Он повернулся и шел спиной вперед, вел Варвару за руку. – Продвинутые и успешные молодые менеджеры выкладывают свои портреты с подписями «Я за рабочим столом» или «Я на совещании». А еще «Я в бассейне» и «Я в караоке». И «Я кушаю», это обязательно.
Она засмеялась.
– Но бумаги какие-то должны быть. И бабка, о которой вы все толкуете!.. Бурлаков тоже сказал, что она приходила и митинговала!
Тут Дмитрий Иванович вдруг понял, что ни к какой бабке идти не хочет, а хочет гулять по ветреным бульварам, держать Варварину ладошку, слушать, как она говорит, смотреть, как она улыбается и поднимает воротник пальто, закрывая покрасневшее от ветра ухо.
– А может, не пойдем сегодня к бабке? – спросил он, и ему стало неловко. – Может… завтра пойдем?
…Если она согласится, завтра будет продолжение. Ничего не закончится сегодня.
– Мы же вроде бы сейчас собирались!
– А пойдем завтра.
– Ну, хорошо, – согласилась Варвара. – Завтра так завтра. А сейчас по домам?
Как же это так получилось, что огромная часть жизни, в которой назначают девушкам свидания, приглашают гулять по бульварам, разговаривают о пустяках, страшно важных, не боятся выглядеть смешно или глупо, прошла мимо него? Прошла, а сейчас вдруг вернулась, и он понятия не имеет, что нужно делать!
– Варя, – сказал Дмитрий Иванович, к которому вернулась огромная часть жизни и теперь ожидала неподалеку, – я не хочу с вами расставаться. Разве вы этого не понимаете?
– Ну-с, можете взглянуть, Дмитрий Иванович.
Мучитель несколько отступил в сторону, полюбовался работой и, кажется, остался доволен.
Шаховской, очень сердитый, выбрался из кресла, в котором он просидел битый час с четвертью, подошел к зеркалу и посмотрел.
Не было в зеркале никакого князя Шаховского, секретаря председателя Думы. Там отражался солидный господин возраста, далеко перевалившего за средний, в усах, с пробором в набриолиненных седых волосах и в визитке.
– Боже мой, – убитым голосом пробормотал князь, рассматривая господина в зеркале.
Алябьев тоже рассматривал отражение с пристрастием, потом озабоченно поправил ему парик. Следом за его движением против воли Шаховской мотнул головой.
– Постарайтесь немного обвыкнуться в этом облике, князь. До вечера еще есть время. На улицу вам лучше не выходить, конечно, но можно спуститься выпить в буфетной чаю.
Шаховской потрогал накладные седоватые усы.
– Разве можно чаю, Алексей Федорович? С эдаким… приспособлением?!
– Не беспокойтесь, не отвалятся! Клей новейший, немецкий. Будет держать долго. Пожалуй, в бане придется отпаривать после операции!
Они разговаривали в номере гостиницы «Европа», где остановился миллионщик из Канадского Доминиона, бывший сибиряк Семен Михайлович Полозков, из старообрядцев. В гостевой книге было записано именно так – на предмет, если будут проверять. Алябьев утверждал, что проверять обязательно будут, и наверняка уже проверяли.
В парике и усах, с сильно разрисованным лицом Семен Михайлович Полозков, то есть князь Шаховской, чувствовал себя до того неловко, что то и дело непроизвольно дергал шеей, как бы стремясь освободиться от маски.
– А в буфетную вам сходить непременно нужно, – продолжал Алябьев. – Показаться. Там наверняка наблюдатель посажен, и не один.
– Для чего же наблюдатель?
Алябьев помолчал.
