электронные «ходики», они дурковали не меньше механических.
Оглядываюсь вокруг, бар изменился до неузнаваемости, кроме барной стойки – той же самой – и бармена Химика – все стало другим. И без того небольшое помещение ощутимо сузилось, потолок опустился метра на полтора, интерьер заметно помрачнел, классика уступила место… Блин, не разбираюсь я в стилях! Все, что знаю: до этого было веселее, а сейчас наступил какой-то подвально-кирпичный беспросвет.
– Мы вчера бухали не здесь, – Капитан Очевидность, живущий во мне, берет слово.
– «Вчера» и «здесь» – субъективные понятия, – бармен с улыбкой протягивает мне чашечку дымящегося чая. С лимоном. И кусочками сахара. За эти сокровища можно купить половину свердловского метрополитена! Вру, конечно, но почему бы не порадовать себя крохотной ложью в месте, целиком состоящим из лжи. – Истинны только «мы» и «бухали».
– «Бухали» – это прошедшее время, которое ты, помнится, отрицаешь!
– Нельзя отрицать того, чего нет, – рядом с чашкой Химик ставит блюдце с чизкейком. Теперь я могу выкупить весь Екатеринбург! Кто-нибудь, засвидетельствуйте сделку… Хотя зачем мне вымирающий город? Отпиваю чай, смачно прихлюпывая, ложкой расковыриваю драгоценный десерт. И наслаждаюсь сделанным выбором: чай настоящий, из несуществующего прошлого (пусть Химик подавится моими каламбурами!), а вкус чизкейка пробуждает невольные ассоциации с прилагательным «райский». Здравствуй, Нирвана, я уже в пути.
– Ну, если тебе так нравится думать, то за бесплатную еду и питье я готов разделить твое безвременное мнение! – да, это малодушно, но за чай и чизкейк, а также алкоголесодержащее прочее, Платон становится дороже любой истины! Да, я не Аристотель и не Коперник, я трусоватый и практичный, любящий попить и поесть Галилео Галилей! Могу бунтовать шепотом в укромном уголке: «А все-таки наш бармен крэйзи!»
– Вчерашняя акция по халявному пойлу еще в силе? – вот он, мой скрытый «галилео-галилеешный» протест с подковыркой.
– Акция не вчерашняя, – бдительный Химик не поддается на провокацию. – Она бессрочная. Всегдашняя.
Ну и ладно, зато слова эти ласкают слух: бесконечное море бухла, у которого нет ни начала, ни конца!
– Друг Зулук, ты готов ко второму раунду?
Маркиз скалит зубы:
– Настоящий мужик между первым и вторым раундом перерывы не делает! – в его приподнятом в мою честь стакане плещется вискарь, резкий, сильных запах которого ударяет по ноздрям и… пьянит.
– Химми, я сейчас захлебнусь слюной, накапай и мне чего-нибудь живительного! – к черту чай, праздник продолжается.
Сегодня – или в местном летоисчислении «всегда-никогда» – мы пьем виски. Все втроем. Удивительное алкоголическое единодушие!
Нашу синюшнуюидиллию лишь изредка нарушают другие посетители: каждый заказывает то, что хочет, и никто не ведает отказа – бармен для всех находит нужный напиток. Мое внимание привлекает блондинка, цедящая мартини в полном одиночестве, – Химик выдал ей литровую бутылку и ведерко льда, видимо, сразу на весь вечер.
– А как у вас обстоят дела с развратом? – прямолинейный, как извилина в его башке, Зулук опережает дипломатичного меня с давно назревавшим вопросом.
Химик не выказывает совершенно никаких эмоций:
– Без проблем, но эту, – быстрый кивок в сторону блондинки, – не советую. Она бот.
– Кто она? – удивленно переспрашивает маркиз. – Готт?
Зулук старенький, если и не по годам, то по мироощущению точно. Ему простительно не знать компьютерного термина, обозначающего ненастоящего человека.
Оставляю соратника и бармена наедине разбираться в устаревшей лексике. Мне не хочется в очередной раз выслушивать наркотические бредни Химика о природе этого места. Здесь аномалия, битком набитая алкогольными и съестными артефактами ушедшей эпохи, – вот что я понимаю! Все остальное – необязательная блажь сколовшегося или спившегося бармена.
Долго хожу вдоль столов, выглядывая себе пару на ночь. Ловлю заинтересованные взгляды, но сам слишком придирчив или недостаточно пьян, чтобы позариться на меньшее, чем голливудская актриса, причем не Вупи Голдберг…
Не найдя никого подходящего – что совсем не удивительно, взбунтовавшееся либидо задрало планку слишком высоко, – присаживаюсь за первый попавшийся столик. Два мужика, пьющие текилу без всяких положенных мексиканскому напитку извращений, словно водку, вопросительно смотрят на меня, но не произносят ни слова.
– Пацаны, вы не боты? – спрашиваю первое, что приходит на ум.
«Пацан» постарше, лет сорока, решительно мотает головой. Младший – ему чуть меньше, годиков на пять, – без лишних переходов
