– Что, достаточно для этого вырос? – иронично спросил я.
– Не в том дело. Да. Пожалуй, тебе это нужно услышать. Я ушел в космопехи, потому что моя сестра была дурой.
– Чего?
Мне сразу представилась картина – обиженный злой старшей сестрой Денис собирает вещи в котомку, ворует у родителей кредитку и зайцем летит на Терру.
– Моя сестра была дурой, – повторил Денис. – Мы с ней были двойняшками. Ну, тут все понятно. Драки на подушках, секреты, ябедничанье родителям. А еще она всегда боялась, что ее изнасилуют. Наверное, ей этого подспудно хотелось. Дружка надо было завести, но она комплексовала и боялась. Я же с Милости Господней, слышал?
– Да.
Мне стало не по себе. Денис явно собирался рассказать что-то, не предназначенное для чужих ушей. Но отказаться слушать тоже сил не было.
– Порядки у нас строгие были. Куда строже ваших, православных. Император это терпел. Но после мятежа фундаменталистов направил десант.
Голос у него был ровный-ровный. Лучше бы он злился, когда все это рассказывал, или переживал.
– Наша семья не участвовала в мятеже. Но когда на столицу свалились с неба три тысячи десантников, они разбираться не стали. Вся наша гвардия полегла за полчаса. С именем Бога на устах удобно разводить костры на площадях, а не воевать. Успели чуть-чуть потрепать десант, и тот остервенел. Нас отдали во власть победителей, на сутки. Закон войны. Неофициальный. Родителей я просто больше никогда не увидел, десант высадился, когда они уехали на рынок, за продуктами. Что с ними случилось, пуля от наших, луч от имперцев, обрушившаяся стена, запаниковавшая толпа… Не знаю. И никогда уже не узнаю. Мы сидели с сестрой вдвоем, нам тогда было по двенадцать лет. Понимали, что в дом заглянут, он стоял в самом центре, рядом с собором Святого Дениса, в чью честь нас и назвали, богатый и пышный дом. Потом мы увидели, как через сад идет офицер в броне, услышали визг Антуана – нашей мутированной гориллы-охранника. Сестра всегда мной командовала. Велела спрятаться – примитивно так, под кроватью. А сама натянула шортики и блузку посексапильнее, даже не стесняясь, хотя уже год, как при мне не переодевалась. Сказала, что ее обязательно изнасилуют, а дом разграбят. Но зато мы уцелеем. Она была красивая девочка и физически развитая. Еще я думаю, что ей хотелось быть жертвой. Именно такой, маленькой невинной жертвой войны и моей спасительницей. Я лежал под кроватью, старался не дышать, смотрел на ее лодыжки в белых колготках. Я был трусоват. Что уж тут. И знаешь, я ведь сразу ей поверил, что так все и произойдет.
Денис очень естественно рассмеялся.
– Я возбудился, представляешь? Боялся за себя, за Денизу переживал, а в уголке души – хотел увидеть, как это бывает. Что- случается-в-кино-после-поцелуя… ты не забывай, ведь Милость Господня тогда была очень пуританской планетой.
Мне было не по себе. Я понять не мог, зачем Огарин вдруг выворачивает передо мной душу, вместо того чтобы мирно встречать садящуюся яхту.
– Офицер вошел в ее комнату, – задумчиво сказал Денис. – То ли услышал что-то, то ли у него был детектор органики.
– Он… – не удержался я от вопроса, потому что капитан вдруг замолчал.
– Нет. Он не стал ее насиловать. Может быть, у него уже не стояло, ведь с захвата города прошло часа три. Может быть, он предпочел бы увидеть меня на месте сестренки. Может быть, не хотел рисковать, снимая броню. А может быть, офицер был моральным и честным человеком, который не собирался так гнусно поступить с маленькой девочкой.
– Скотина ты – сразу не мог сказать, – выдохнул я.
– Не мог. Так вот, офицер Денизу не изнасиловал. Просто выстрелил, очень точно и гуманно, в голову, в лоб. Я увидел вспышку, потом у нее как-то странно выгнулись ступни, короткой судорогой, и с ноги слетела туфелька. Дениза упала, ее лицо оказалось рядом с моим, глаза раскрытые и удивленные, я тогда не знал, что у мертвых они всегда удивленные, и во лбу – крошечное черное пятнышко. Лазерный луч оставляет слабый след, а что мозги вскипели – видно не всегда.
– Зачем? – закричал я.
– Что зачем?
– Зачем он это сделал?
– Да чтобы не оставалось свидетелей, – удивленно ответил Денис. – Разве непонятно? Он сразу увидел, что в особняке найдется чем поживиться. И маленькая свидетельница разбоя никак не укладывалась в его планы. У сестры на шее было ожерелье, не ее, мамино, даже не знаю, когда она его надела и зачем. Видимо, чтобы быть привлекательнее. Офицер присел, порвал застежку, снял ожерелье, а меня так и не заметил. А я не увидел его лица. Только эмблему на перчатке – улыбающаяся мальчишечья рожица в
