когда кто-то катается по полу, дико хохоча над твоей шуткой. В такие минуты сразу чувствуешь, что рядом с тобой живой человек, а не оживленный колдовством механизм. Поразительное ощущение.
Подраться не получилось: Лийеман отыскал всего лишь одного, подходящего для таких целей, дворянчика, но и тот струсил, когда дошло до дела. Начал извиняться и вообще потерял лицо. Наверное, ему не понравился нехороший блеск в Лийемановых глазах. Лийеман хотел крови, ненависти, боли, а потом, может быть, и страха — и не задумывался о последствиях. Точнее сказать, он делал что хотел и не слишком переживал из-за последствий, которые в итоге возникали. Смерть его не пугала — он вообще о ней никогда не думал, а ко всему остальному он относился как к открытию — впрочем, для него оно и было открытием. Дворянчик, видимо, почувствовал, что его будущий противник совсем без тормозов, и предпочел замять ссору. Лийеман был разочарован.
Позже он познакомился с молодой парой — просто подсел к ним и, не обращая внимания на напряженные взгляды, начал разговор, и через десять минут они уже стали лучшими друзьями. Девушка — симпатичная и умная, но совсем не сексуальная — привлекла его как собеседник, и не более того, а с ее парнем ссориться было неинтересно — он явно не умел держать меч в руках. «Вызывать слабого противника — значит позорить себя» было написано в «Кодексе», а «Кодекс» до начала Приключения был настольной книгой Лийемана.
Просто так, в доброжелательной атмосфере общаться с людьми даже о чем тоже было по-своему приятно. Они увлекались своими книгами и театром не меньше, чем иные бывают увлечены болью, гневом или сексуальным влечением. Они жили в воображаемых мирах, создаваемых искусством, и эта сторона человеческой жизни понравилась Лийеману. Он и не думал, что можно так сильно переживать из-за каких-то выдумок.
До Орбидо электропоезд шел больше суток — ехать, в общем-то, не так далеко, но как всегда — извилистый маршрут с кучей остановок.
На станции Орбидо никого не было, да и сама станция выглядела какой-то заброшенной. Посвистывая, Лийеман поднялся наверх. Как и советовал Керамар, Лийеман арендовал лошадь на неделю — в качестве залога оставил владельцам ее полную стоимость и сверх того заплатил несколько кдиаров за право распоряжаться животинкой в течение оговоренного срока. Купил еды и поехал. Чтобы не поджариться на солнце, повесил на себя и на лошадь солнцезащитное заклинание. В Спящей Пустыне песка мало, больше каменистая, сухая земля, так что пыль Лийемана почти не беспокоила. Дэвид просил его найти какое-нибудь уединенное место. Проехав по пустыне двенадцать часов, Лийеман решил, что это место достаточно уединенное. Достал из сумки зеркало, установил его неподвижно и начал ворожить. Спустя несколько часов настройка была завершена, данное конкретное зеркало срезонировало с той общей системой, которая позволяет магам общаться друг с другом через зеркала. Как эта система работает, Лийеман понятия не имел, зато он — как, впрочем, и любой мало-мальски образованный колдун в нимриано-хеллаэнском потоке миров — знал заклинания, позволяющие этой системой воспользоваться.
Дэвид был занят и ответил не сразу. Лийеман развалился на земле и стал ждать. Через пару часов пришел ответ. Они перекинулись несколькими словами, после чего Лийеман отошел в сторону, давая возможность Дэвиду повнимательнее рассмотреть местность. Чтобы целенаправленно открыть волшебную дорогу, магу необходимо иметь энергетический Слепок этого места. Слепок можно сделать естественным путем, просто побывав там или получить от кого-либо. Устройства, передающие изображения, в большинстве случаев Слепок передать не способны. Зеркала — исключение, и это — одна из причин их популярности. Дэвид появился минут через пятнадцать. Сначала, как всегда в таких случаях, возникло ощущение, что помимо привычных направлений движения вверх-вниз, вперед-назад, влево-вправо — есть еще какое-то иное. Потом воздух потемнел, исказился, и в окне межпространственного туннеля возник человек.
— Привет еще раз, — сказал Дэвид, шагая на землю, оглядываясь по сторонам и протягивая ладонь для рукопожатия — все одновременно. Лийеман чуть поклонился, как будто не заметив руки.
— Господин герцог. Дэвид скривился.
— Я думал, мы друзья.
— Вы высокорожденный и доказали это в Источнике. Я — всего лишь дворянин на службе у принцессы Идэль.
— Ты преувеличиваешь разницу в нашем положении.
— А вы ее вовсе отрицаете. Когда высокорожденный панибратствует с дворянами, это выглядит… странно. Простите, что мне приходится говорить обэтом. — Лийеман еще раз поклонился. — Но кто-то должен.
Дэвид натянуто рассмеялся. Слова сейр-Варглата задели его, но он постарался не подать вида. Дэвид напомнил себе, что эти люди никогда не знали демократических норм и всеобщего избирательного права. Они жили по иным законам и мыслили иными категориями. Придавали значение какой-то ерунде…
— Высокорожденные — вне норм, вне общественной морали, — сказал он, почти дословно цитируя Фольгорма. — Мы сами определяем для себя, что хорошо, а что плохо. Поэтому я буду панибратствовать с кем захочу и когда захочу. Я не навязываюсь к тебе со своей дружбой, хотя мне казалось, что после того, как нас едва не сожрали сейги в подземелье, на всей официальной дребедени, субординации и прочей ерунде можно поставить жирный крест. Но тебя, кажется, на этой теме всерьез переклинило. Прости, что я говорю об этом, но кто-то должен… — Дэвид хмыкнул и тут же вновь сделался серьезным. — Так вот, я не навязываюсь и еще раз предлагать не буду. Ну? — Он протянул Руку.
Лийеман после секундного колебания, пожал ее. Лицо у него при этом было хмурым.
— Это неправильно. Вы… ты нарушаешь порядок вещей.
— А кто его устанавливает? — откликнулся Дэвид. Уж не ты ли?
— Нет. Он просто есть. Я приноравливаюсь к нему и живу в нем. Поэтому у меня все получается. А ты идешь против течения. Пренебрегаешь правилами. Так нельзя.
— Но у меня тоже все получается, — Дэвид пожал плечами. — Если сравнить то, кем я был, и то, кем я стал… меня более чем устраивает, как все повернулось.
— Того, кто идет против течения, рано или поздно смоет.
— Прочтешь нравоучение на моей могиле. Ладно, оставим эту ерунду… Это земли твоей семьи? Ты не говорил, что в ваших владениях имеется пустыня.
— Я пожалел наши владения. Это Спящая пустыня. В той стороне, — Лийеман показал рукой, — Орбидо. День пути на лошади.
— Спящая пустыня? — Дэвид задумчиво посмотрел по сторонам. — Да, наверное, так даже лучше… Подожди-ка.
На базе Воздуха он сотворил заклинание далековиденья и еще раз бегло огляделся. На двадцать миль вокруг — ни единой живой души. То, что надо. Неподалеку — всего в четырех милях южнее — он заметил какие-то развалины,
— А что это там за руины, не знаешь?
— Нет. — Лийеман покачал головой. — Наверное, остатки одного из поселений, существовавших до Катастрофы. Раньше здесь была плодородная земля.
Дэвид вспомнил Курбанун и покачал головой. Это место выглядело как кусочек того, другого, практически вымершего мира. То, каким мог бы быть Кильбрен, если бы Источник не восстановили.
— Ладно, — землянин вздохнул. — Спасибо за помощь. Отличное место для тренировок.
— Рад стараться, господин герцог, — насмешливо улыбаясь, Лийеман приложил кулак к груди и снова чуть поклонился.
Дэвид утомленно махнул рукой — что, мол, с тобой поделаешь?
— Все, проваливай.
Лийеман так и сделал. Сел на лошадь и отправился в сторону Орбидо.
По пути он думал о Дэвиде. Какие-то непонятные у них складываются отношения. Лийеман позволял ему то, что не позволил бы никому другому. Дэвид назвал его убеждения «ерундой», да еще и послал подальше в конце разговора. Лийеман мог перерезать горло и за меньшее. Но сейчас он почему-то даже не ощущал себя оскорбленным. Не из-за положения Дэвида — какой он и в самом деле, к черту, высокорожденный?… Нет, дело тут в чем-то другом. Может, они и вправду подружились, а Лийеман и не заметил?… «Дружба…» Лийеман попробовал это слово на вкус. Оно казалось чем-то таинственным, неизведанным. Как секс или дуэль, когда он только читал о них, но еще не узнал в деле, что это.
С другой стороны, дружбу Лийеман представлял себе совершенно не так. В книжках, которые он читал до того, как случилось Приключение, дружба, как правило, описывалась иначе. Друзья (обычно — молодые Дворяне) вместе совершали героические подвиги, произносили возвышенные речи и в конце концов кто-нибудь жертвовал своей жизнью ради другого. Панибратства в списке того, что, по мнению Лийемана, обязательно прилагалось к дружбе — не значилось.
В чем-то сложившаяся ситуация выглядела забавной, но чем больше Лийеман думал над ней, тем менее забавной она ему казалась. Лийеман организовывал окружающее пространство под себя. На каком-то уровне он осознавал, что он сам — как водоворот, который затягивает окружающих людей в воронку, расставляя их на те места, которые определены им лично. Он это осознавал, хотя и не выражал, даже для себя самого, это знание в словах. Он просто был тем, кто он есть, и все вертелось вокруг него, потому что должно было вертеться.
Но было из этого правила одно исключение, и чем больше Лийеман над этим исключением думал, тем меньше оно ему нравилось. Дэвид в «водоворот» почему-то никак не затягивался. Напротив, Лийеман вдруг обнаружил, что сам занимает то место, которое отвел ему землянин. Он ведь все-таки пожал его руку. Тогда это казалось естественным. Но ведь он не собирался этого делать, не так ли?…
Из того немногого, что он знал из случайных разговоров о жизни Дэвида Брендома до того, как тот переехал в Кильбрен, выходило, что Дэвиду постоянно везло. События развивались так, что в конечном итоге все оказывалось на руку Дэвиду. Он сам только что признался, что был никем. А стал? Женихом принцессы Идэль-лигейсан-Саутит-Кион, и в перспективе — довольно неплохим магом. Его Дар очень сильно изменился после Источника. Это все заметили.
Больше всего Лийемана беспокоило то, что он не ощущал в Дэвиде никакой внутренней силы, способной заворачивать события так, чтобы в итоге выигрывать, Лийеман отнесся бы к ситуации спокойно, если бы оказался втянут в поле притяжения более крупной фигуры, нежели он сам. Но Дэвид такой фигурой не был. Он не обладал необходимой внутренней цельностью и не имел никаких выдающихся качеств. И все же… И все же что-то с ним было не так.
Лийемана напрягали вещи, которых он не понимал.
Фольгорм напрасно говорил о том, что семьи-де слишком притихли перед выборами. Семьи не притихли, семьи готовились.
В ночь с 24 на 25 сентября пышущий огнем, огромный — вдвое выше и толще огра — ифрит проломил стенку в спальне Хенкарна и Альтаны и попытался прикончить сына претора. Мимоходом он уничтожил десяток дворян, прибежавших, дабы защитить своего господина Ифрит, огненное порождение Преисподней — грозный противник, будь Хенкарн один, вполне возможно, что в фамильном склепе Аминор появился бы новый саркофаг. Вдвоем супругам кое-как удалось удержать демона на расстоянии, а далее, воспользовавшись тем, что ифрит отвлекся на очередную группу дворян, высокорожденные открыт путь и бежали. Уже через пару минут в замке стало тесно от высокорожденных — Хенкарн позвал своих вассалов из младших семей, а Альтана связалась со своими родственниками — Ксейдзан прибыл сам, да еще прихватил с собой Тахимейда, Содана и Рила. Высокорожденные появились вместе со своими личными телохранителями… Короче говоря, ифрита, несмотря на всю его адскую крутизну, подавили довольно быстро. Дальше стали разбираться, чьих рук это дело. Но провести
