превращались в д'Артаньянов. Фотолюбители — в мистеров Хайдов. Первородящие мамочки — в фурий.
Тогда Золотарь сменил политику. Зарегистрировавшись под ником типа Pomojnick — роль обязывает! — он становился на сторону зачинщика. Хохмил невпопад, задавал дурацкие вопросы. Встревал в самые узкие места. Ему хохмили в ответ, завязывался обмен плоскими остротами. И, как ни странно, тухловатое амбре шло на убыль.
С такой поддержкой врага не надо.
Ему казалось, что он мешает рассказывать анекдот. Уточняет, переспрашивает, просит повторить. Что? где? когда?! В итоге, даже если рассказчик добирался до ключевой фразы, вместо смеха толпа слушателей испытывала облегчение. Вот и сейчас — стоило Pomojnick-у вписаться в кописрач со своим правонарушенным террабайтом, как финальная реплика Manss-а «ушла в молоко».
«Да чтоб вы все сдохли ублюдки!!!!» — мимо.
И восклицательные знаки не помогли.
— Сам догадался? — хохотнул Карлсон.
— Ага.
— Ну ты Кулибин… В отчете записал?
— Да.
— И что Чистильщик?
— Велел пробовать. И фиксировать каждую подвижку.
— Мою кучу видел? Или нет, ты сюда глянь. Новенькая, етить-колотить…
Карлсон отобрал у Золотаря мышь.
Pusik:
— Ни черта себе!
Обещаниями такого рода полнилась сеть. Реплика Pusik-а не отличалась от товарок. И даже пахла не очень. Но крылась в общем букете какая-то нотка… Слабая, едва уловимая, раздражающая до зубовного скрежета. Так пахнет в приемной стоматолога, и пациент заранее чувствует себя Жанной д'Арк за шаг до костра.
— А комменты дурища отключила, — Карлсон вздохнул. — Я думал влезть, сбить… Только как? Что скажешь?
— Ничего.
— Сдать отчет? Пусть наблюдают?
— Уровень?
— Слабый. И все равно… Вот еще.
Pusik:
— Ты акцент поймал?
— Ага.
— Аж ноздри дерет. С наждачком девка.
— Откуда она?
— Наша, блин. Землячка.
Лапа Карлсона схватила очередной нож — и вогнала его в мишень, висевшую над стойкой с дисками. Бздын-н! Золотарь спиной чувствовал, как напряжение отпускает толстяка. Чуть-чуть, так, чтобы не хлынуть через край.
«Мы тут все психи. Я никуда отсюда не уйду…»
Вернулась Шиза, благоухая чесноком. У обоих мужчин заурчало в животах. Если Шиза и производила впечатление на сильный пол, то большей частью гастрономическое. И то — стараниями бабы Нели.
— Эй, Золотарь, — бросила она. — Тебя Чистильщик зовет.