XXII
Весь день революционные крики раздавались из кабинета ректора. Олег по очереди уговаривал кого-нибудь вести пару по физкультуре, пока он занят. Он обращался даже ко мне, но я его заверила, что даже оборотень из меня лучший, чем спортсмен.
Эдик, заходивший в опасную зону, уведомил нас, что его послали. Хотя я не думаю, что на него вообще обратили внимание. В первом часу ночи я начала за них беспокоиться, но Ария, которая отнесла им хоть что-нибудь поесть, сказала, что пока все еще живы. Валерия Анатольевна и Мирослав не вышли из кабинета даже на ночь, а только с крика перешли на деликатный шепот, чтобы не мешать студентам.
В итоге с утра они все же появились в столовой, чуть помятые и с красными от недосыпа глазами. И без лишних слов подали мне на подпись бумажку.
— Это что? — спросила я, отрываясь от замечательной яичницы, на которую наши полуночники смотрела голодными глазами.
— Пакт, — моя бабушка закашлялась, без разрешения взяла чей-то стакан воды, выпила его полностью и с удовольствием ответила: — Пакт о ненападении. В смысле, о перемирии.
Я деловито уставилась на бумагу, исписанную ровным каллиграфическим подчерком. По бумаге в разные стороны расползались вмятины, и что-то мне подсказывало, что ее пытались привести в приличное состояние не один раз. Я начала медленно читать, пытаясь понять все слова:
«Сей грамотой Барон Мирослав Борисович Буревой и Великая Княгиня Валерия Анатольевна заверяем другу друга в том, что не будем прилюдно оскорблять и поносить друг друга, вести непримиримую вражду, а так же строить друг другу козни тайные или явные, пока Королева наша Миранда не взойдет не престол. И будем друзьями великими, помогать друг другу во всем и планам сопутствовать, чтобы достигнуть цели великой».
Потом стояли две закорючки, рядом с которыми в скобках указали их хозяев. Я недовольно пробежала глазами второй раз по тексту, а потом подняла голову и спросила:
— И что мне теперь от престола отказываться, чтобы вы не ругались? Это ж где видано, чтобы взрослые люди почти сутки друг на друга орали?
— Ну, милая моя, это не тебе судить, сколько ругаться можно, — сделав лицо оскорбленной невинности сообщила мне бабушка. — Мы давно не виделись!
— Между прочим Миранда Давидовна правда, — встрял Эдик, который все это слушал, — ведете себя как дети малые!
— А ты вообще молчи, пень трухлявый! С тобой я ничего еще не подписывала, — дернулась Валерия Анатольевна в сторону мгновенно ретировавшегося на другой конец стола профессора. — И вообще, я просто, в отличие от тебя, еще молода!
— Мне-то с этой бумагой что делать? — деликатно уточнила я, покачивая листиком в воздухе.
— Заверить, — в голос ответили спорщики, поставив меня в странное положение.
— Поставить рядом с вашими подписями свой начальственный крестик? — уточнила я.
— О чем ты, девочка моя? — не оценила Валерия Анатольевна шутки. Зато Мирослав все понял:
— Да, и чем красивее, тем лучше.
— Может мне еще печать из ластика сделать?
— Нет, это, пожалуй, лишнее, — спокойно ответил ректор, подавая мне ручку.
Я, стараясь не торопиться и не испачкать «важный» документ в яичнице, вывела на нем большую и витиеватую подпись, которую придумала буквально на ходу. С чувством оглядела свое творение и, не желая отдавать им такую красоту, заявила:
— И оставлю я этот документ у себя. Чтобы вы его не потеряли.
— Правильно, — поддержали меня оппоненты и, наконец, оставили в спешке перед началом занятий доедать остывший завтрак.
