Перед тем, как маршальский корабль направился во главе флота к Пограничным Мирам, несколько артиллерийских отсеков было освобождено от пушек и наспех переоборудовано в пресс-центр. На борт взяли предельно возможное количество журналистов и телерепортеров.
Флагманский корабль должен был приземлиться на Кавите с четвертой волной наступающих. Предполагалось, что десант первой волны будет уничтожен полностью, вторая волна понесет огромные потери, но закрепится на планете, третья волна разовьет успех, после чего уже не страшно совершить посадку с телеоператорами и включить камеры. Кругом, разумеется, еще гремят взрывы, но риска для жизни не будет никакого.
Особенно для жизни Яна Махони, когда он – после посадки на Кавите – выйдет на переднюю платформу своего флагманского корабля и произнесет перед солдатами энергичную и возвышенную речь. Дескать, я открываю новый прекрасный мир или еще что-нибудь в этом роде. Специалисты по энергичным и возвышенным речам были включены в состав экипажа.
Да вот незадача – в час отлета Махони ни внутри флагманского корабля, ни рядом не оказалось. Он сидел, привязанный ремнями безопасности к креслу, в капсуле десантного космического корабля – рядом со старшим сержантом Первой гвардейской дивизии, славным ветераном, по слухам среди десантников, получившим столько ранений, что на протяжении нескольких десятилетий все его члены и органы непрестанно заменялись новыми и в итоге он полностью обновил свое тело шестнадцать раз – неизменным оставался только мозг, который не менялся с тех пор, как лет сто или больше назад медики констатировали его клиническую смерть.
Махони успел забыть, какие неприятные перегрузки приходится испытывать, когда транспортный корабль, войдя в атмосферу, выстреливает капсулы с десантниками.
Незадолго до приземления они со старшим сержантом обменялись веселыми улыбками: дескать, нам, ветеранам, эти трудности до одного места! Ни тот, ни другой не осознавали, до какой степени их улыбки напоминали предсмертную лицевую судорогу повешенного. Им некогда было разбираться в качестве своих улыбок, потому что в следующее мгновение капсула коснулась земли – как обычно, приземление было полумягким. Полумягким оно называлось потому, что при такой не полностью контролируемой посадке статистика допускала тяжелые последствия примерно в каждом десятом случае – вплоть до гибели десантников.
Мини-капсюли взорвались, и стенки капсулы разлетелись в разные стороны. Ремни автоматически отстегнулись. Махони схватил свой виллиган и выскочил на каменистую поверхность Кавите.
Потом разные источники утверждали, что, ступив на землю противника. Махони произнес благородную лаконичную фразу типа "Я все же вернулся" или "Сорок веков таращатся на нас". Все это пошлое вранье.
Его первыми словами был горестный вопль:
– О Боже! Я совсем позабыл, какая вонючая здесь атмосфера – смердит, словно подмышка дешевой проститутки!
Но тут он ничком бросился на гравий, потому что в нескольких метрах от него жахнула ракета.
"Честь" высадиться на Кавите первыми Махони поручил Первой гвардейской дивизии. Несколько лет назад, в начале Таанской войны, эта дивизия была практически полностью истреблена во время защиты Кавите. По личному приказу Вечного Императора при отступлении позаботились о том, чтобы забрать с планеты горстку оставшихся в живых солдат и офицеров Первой гвардейской. Герои образовали ядро новосформированной дивизии, обучили новичков и заработали честь вернуться в ад с первой волной наступающих.
Махони полагал, что эти чудом выжившие заслуживают привилегии – возможности лично отомстить врагу. Тут он был, пожалуй, неисправимым идеалистом. "Стариков" в Первой дивизии осталось не больше дюжины – таанцы в свое время всерьез перемололи противника, а пополнение взамен погибших при штурме Нахи не успели как следует обучить.
Единственная "честь", о которой мечтали все потрепанные в боях десантники всех участвовавших в боях дивизий, – так это вернуться на Прайм-Уорлд, пройтись парадным строем лад одобрительные крики толпы и следующие пятьдесят лет провести в каком-нибудь спокойном гарнизоне у черта на рогах. После того, как первый многотонный снаряд разрывался совсем рядышком от десантника или десантницы, даже самые ярые вояки внезапно для себя начинали мечтать о нудной-пренудной гарнизонной жизни на тихих задворках Вселенной.
