– Вы слишком много говорите о смерти, волшебник. Лучше поешьте и согрейтесь как следует. Нам нужна ваша мудрость, чтобы сбежать отсюда.
– Вряд ли побег возможен, Рали, – возразил он. – Мы так глубоко под землей, тут нужно год делать подкоп, чтобы увидеть солнце. И магия не поможет. Эти конийцы наложили столько чар кругом, что даже сам Янош Серый Плащ не смог бы свести бородавку с носа старухи.
Я не стала с ним спорить. Я сама пыталась поколдовать, но с первой же попытки наткнулась на защитные чары.
– Но все же должен быть выход, – сказала я. – Я не собираюсь сдаваться просто так. Мой брат сбежал из замка архонтов, а это гораздо труднее. И мне надо позаботиться о своих солдатах. Я втянула их в неприятности. Теперь мой долг – их всех вытащить.
В тот момент мы и услышали пение. Жалобная баллада, исполняемая замечательно чистым голосом, раздалась в темных коридорах. Это была любовная история – рассказ о девушке, которая трагически умерла, и ее кавалер убил себя, чтобы они могли соединиться в мире духов.
Я только хотела восхититься прекрасным исполнением, как голос с другого конца коридора завопил:
– Заткни свою поганую глотку, Аджмер!
Мы с Гэмеленом были поражены столь нелюбезным отношением к талантливому певцу. Песня тем временем продолжалась.
– Слышишь ты или нет, Аджмер? – подхватили другие голоса. – Чтоб ты сдох!
Аджмер не обращал внимания. Он окончил песню и начал другую. В ней говорилось о дереве, которое тысячу лет стояло в одиночестве на берегу реки. Дерево когда-то было прекрасной девушкой, в которую влюбился бог. Он бросил ради нее свою богиню, а та из ревности превратила девушку в дерево.
Угрозы певцу неслись со всех сторон. Аджмер невозмутимо продолжал петь.
– Какие варвары! – сказала я Гэмелену.
– Я сам об этом подумал. У них нет никакого вкуса.
Прошло довольно много времени. В карман к Оолумпу перекочевала другая монета. Мы с Гэмеленом день и ночь думали о том, как спастись, но в голову ничего не приходило. Тем временем Аджмер продолжал петь, делая передышки только для сна и еды. Все его песни были про несчастную любовь. Его голос будил во мне горькую память о потерянных любимых людях: Трис, которая ушла от меня к другой, Отаре – от ее смерти я так никогда и не оправилась, принцессе Ксиа, которая не принадлежала мне, но воспоминания о ней преследовали теперь меня особенно часто.
Постепенно я начала ненавидеть Аджмера так же сильно, как и остальные. Чтобы не сойти с ума, мы с Гэмеленом начисляли заключенным очки за каждое проклятие в адрес певца. Например, кто-то кричал: «Я вырву тебе сердце, если не прекратишь!» Мы с Гэмеленом считали, что это старо и плоско. А например, один парень сказал так: «Чтоб тебе в суп помочилась сифилитичная шлюха!» Это было здорово, на нашем конкурсе это пожелание заняло первое место. Мы наградили победителя куском крысиного мяса. Вот такие у нас были развлечения.
Через Оолумпа мы узнали, что остальные наши тоже более или менее устроились. Стражницы находились недалеко от нас, у них было достаточно ценностей, чтобы оплатить некоторые послабления в тюремном режиме. Я передала весточку Корайс и Полилло, чтобы поддержать их, приказала им ежедневно упражняться, дескать, у меня есть план. Холле Ий и его пиратам было не привыкать сидеть за решеткой, так что за них я волновалась мало.
На самом деле ни у меня, ни у Гэмелена не было никакого плана побега. Чем больше мы размышляли, тем безнадежнее казалось дело. Чаще всего мы рассуждали, как конийцы узнали о нашем участии в освобождении Сарзаны.
– Я почти убежден, – сказал как-то Гэмелен, – что только сам Сарзана выдал нас. Все остальные, кто знал об этом, находились на наших кораблях, и никто из наших людей не вступал ни в какие контакты с конийцами, пока они не взяли нас в плен.
– Но какой в этом смысл? Что он с этого получит? Наоборот, если бы его враги считали, что Сарзана настолько могуч, что смог покинуть остров без чьей-либо помощи, они бы больше его боялись, когда он внезапно объявился на Сеневесе.
– Это правда, – согласился Гэмелен. – Надо быть глупцом, чтобы не воспользоваться
