моем возвращении из Такны и решил сделать меня своей наложницей. Но вы спасли меня. Теперь я принадлежу вам и сделаю все, что вы ни пожелаете. Прошу только об одном: смилостивиться к моим друзьям и рабам и позволить им служить вам, или если вы все же решите продать их, то в хорошие руки добрых хозяев. — Она вновь опустилась на колени.
Я поднял ее, а затем и старика за руки.
— Я уже сказал, что мы с вами равны, мы такие же путешественники. Я не порабощаю людей, у меня нет рабов. Все мы — свободные люди.
Вся четверка с недоумением вытаращилась на нас. Словно я заявил, что все мы — пустынные демоны.
— Вы не порабощаете людей? — смог выговорить молодой человек. — Но как же вы живете? За счет чего?
— За счет собственного труда, собственных рук, — сказал я. — Любой работающий на меня получает плату золотом или серебром. Ведь ни один раб не работает так хорошо, как человек свободный, да и сам хозяин рабов не может себя считать свободным человеком, коли терпит такое положение вещей.
На мгновение я устыдился, вспомнив, как в далеком прошлом вся Орисса жила за счет рабского труда, да и сам я лишь с помощью Яноша Серого Плаща смог зажечь факел свободы. И теперь, произнося эту речь, чувствовал себя напыщенным ханжой.
Старик был озадачен. Но до молодого человека кое-что дошло.
— Меня зовут Зив, — сказал он. — Вот это наш капитан, Дью. Но если мы теперь не ваши рабы, то
— Люди, которым мне посчастливилось помочь, вольны идти своим путем, — сказал я. — И я попросил бы вас только об одном — поделиться с нами знаниями об этих краях, через которые нам предстоит пройти.
Бормоча что-то бессвязное от радости, трое из этих четверых принялись нас обнимать. Я надеялся, что объятие Саиб окажется чуть дольше и крепче, но, видимо, будучи самой молодой, она сильнее выражала чувства и потому была более порывиста.
После этого оба наших отряда встали лагерем неподалеку друг от друга и мы продолжили общение. Я выяснил, что Дью был офицером, отправленным Сьюяном привезти домой его дочь, Зив оказался братом Саиб, а старая Танис была гувернанткой Саиб со дня рождения той, не разлучавшаяся с воспитанницей и в Такие. Я немного удивился их нравам, задумался над тем, что же делала Танис, пока Саиб прекрасно проводила время в том борделе.
Мы засыпали их вопросами и узнали очень много, но все же недостаточно. Степь, по которой мы шли, населяла дюжина вечно враждующих кочевых племен, самым могущественным из которых было племя рез вейн. Так заявил Зив, а я с ним, естественно, согласился. Они занимались торговлей с другими обитателями этих земель, главным образом оружием и ювелирными изделиями, а жили все-таки в основном разведением овец и охотой. Никто в этих краях не считал земли, где кочевал, своей собственностью. Таково было веление богов. Никто из степняков не имел права нуждаться в большем, нежели стада овец и лошадей, которые дарованы богами. Тот же, кто пожелал бы устроить здесь земледельческую ферму, совершил бы тем самым ужасное святотатство, не говоря уж об основании деревень или городов.
Я спросил у Саиб, найдут ли они шатры ее отца, который мог откочевать в любое место, и она удивленно ответила, что они знают, где расположены шатры, и идут прямо туда. Позже Джанела сказала, что, видимо, шаман племени высылает домашнее заклинание, а может быть, у них века выработали такой инстинкт ориентировки, необходимый для выживания.
Меня же в основном интересовали Королевства Ночи — Тирения. Люди рез вейн даже не слышали таких названий. Правда, они сказали, что боги, которым они поклоняются, живут в восточных горах, и указали на затянутые облаками вершины, к которым мы направлялись. Рассказали они и о том, что в дне пути на юг находится дорога, идущая на восток прямо, как копье, и построенная этими богами. Кочевники никогда не пользовались этой дорогой. Джанела спросила почему, и Зив объяснил, что не дело — приближаться к богам или к тому, что те сделали. Лучше обожествлять и то и другое издали.
— Так, стало быть, — сказала Джанела, — никто из вашего народа никогда не видел богов?
— Конечно, нет. Только наши шаманы, но они говорят, что это зрелище настолько ужасающее, что и говорить о нем страшно.
