– Это? Пакость. Не пужайся, она добрая, своих не обидит…
– А почему сахар не ешь? – глупейшим образом поинтересовался Цукоша.
– Это, диабет, – оживился мужик. – Я, ишь, раньше…
– Зачем нас искал?
Вы, конечно, можете свои хохмы и дальше травить, а Командир еще решения не принял.
– Это как – зачем? Зеленый сказал: я за Команду, как за себя, ручаюсь, можешь мне ухо отрезать, если они не согласятся. Ишь ты, и пропал… Я думаю, не случилось чего? Пошел искать…
Ну, в общем, никто его тогда не шлепнул, а игры в слова на целый вечер хватило: да кто такой, да откуда, да зачем нас ищет… Когда про Зеленого узнал, сильно расстроился. Что ж вы, сказал, дружка моего не уберегли? А что тут скажешь? Посопели, помолчали…
А так сказать, неплохой Кувалда мужик, нормальный. Трепло, правда, неумолчное. Говорит на любые темы, причем практически каждый разговор начинает с «это». Никогда не определишь заранее – врет или нет. Если поймал его на лапше – пошипит, побулькает, но легко согласится: загнул маленько. Ну, а уж если в истинном засомневаешься – все. Насмерть забухтит.
Отношение к Кувалде вроде как равномерно распределилось. От полного неприятия у Стармеха (даже кружку, когда чай пьем, никогда, язва такая, из рук в руки Гризли не передаст!) до такого же полного единения с Двоечником. А другого и быть не могло. Дима говорит… Ладно, об этом после. Вомбат в этом смысле – ровно посередине. Терпит, значит.
А вот с Леней вначале очень интересно вышло. Он ведь Кувалде вначале ужасно не доверял. А тут как раз и случай представился…
Сидим, опять же, чай пьем. Чайку вечером попить – милое дело. Особенно если спирта нет. Сидим, значит. Молчим все. И так в Команде народ не слишком разговорчивый, а при посторонних – и подавно. Кувалда тоже молчит, задремал вроде. Дима сигарету достал, Вомбату предложил, тот головой качнул: не надо. Дальше сидим. И тут Пурген как- то очень резво к Стармеху подполз, шуршит на ухо:
– Дим, ты поосторожней с сигаретами. Кто его знает, что за человек. Мохаммеда нет, а мало ли гадости по земле еще ходит? – Это он на историю с мимикротом намекает. Когда этот гад к нам пробрался, скальп Штрипка нацепив. – Убери ты свои долгоиграющие от греха подальше.
И ведь тихо сказал. Даже Саня – рядом сидел – еле расслышал. Но тоже кивнул: верно.
А этот Гризли – ушки на макушке! – как заржет вдруг! Чуть с кочки не упал. Даже Пакость проснулась.
– Эх ты, – говорит, – Мальчиш-Кибальчиш! Не нужна мне твоя Военная Тайна! Подумаешь, сигареты долгоиграющие! А где я, по-твоему, эту – он ткнул носком ботинка в сонную Пакость, – раздобыл?
Тут уж все с дубов попадали. Вомбат страшный подниматься начал:
– Ты что – выследил?
Еще минуточка – и не стало бы с нами Кувалды Гризли. Потому как шпионов-людей у нас любят еще меньше, чем мимикротов.
Но и он, не будь дурак, сообразил. Тоже встал и почти без присказок своих объяснил народу:
– Это, не знаю, как вы там называете свою чудодейку, а я на нее случайно года три назад наткнулся. То бишь, она на меня наткнулась. Я без сознания лежал. Из Города шел, собака у меня была, настоящая, ньюфаундленд. Старый пес, но хороший. И влипли мы с ним, как лопухи. Финскому Десанту под колесо попали. Ну, и проехались по нам. До сих пор удивляюсь, как жив остался… Лежу, значит, помираю. Рядом Шмат лежит, ну, пес то есть мой, сопит. Потом слышу – тишина. Помер, значит… Ну, ить, думаю, теперь моя очередь. Лежу, готовлюсь, молитвы читаю. Все, отрубился. А потом – глаза открываю – живой! Ноги, руки, а главное, что меня больше всего пришибло – штаны целые, не рваные! И трава рядом растет – я такой никогда, даже у вас, не видел – зеленая-зеленая, качается, сама от своей спелости и сочности на ветру хрустит. Не удержался, помню, так и съел пучок. Потом встал, огляделся: но еще не в раю вроде. Только след зеленый в лес уходит, будто с лейкой кто прошелся, живой водой все полил. – Кувалда на секунду прервался, чтобы перевести дыхание, с жалостью посмотрел
