Провозившись несколько часов, даже проголодавшись и снова перекусив, ребята поняли, что если с машиной все было в порядке, значит, никому в зоне досягаемости их антенны не известно не только радио, но и электричество вообще, потому что ни разу они не наткнулись даже на рев несущей.
Когда стрелки часов стали подползать к четырем, приехала усталая мама. Она заставила мальчишек натаскать воды из колодца в бочку и стала возиться на кухне. Ким, опомнившись, засобирался, и хотя Ростик уговаривал его остаться еще немного, все-таки отправился домой.
Тогда они остались вдвоем. Поужинав, сели в саду под вишней. Мама вытянула ноги, за один день они стали какими-то не такими, как Ростик привык, — более толстыми, натруженными. Он присел, попытался помассировать лодыжки, но мама лишь печально улыбнулась.
– Не помогает.
– А в чем дело-то?
– У стариков сердечные атаки, пришлось ходить по всему городу. Замучилась. — Вдруг она стала очень настороженной, как будто услышала что-то непонятное. — Но вот что странно. Такие перетряски должны вызвать более неблагоприятный клинический фон. А у нас даже спятивших всего-то человек пять оказалось... Складывается впечатление, что всех, в целях безопасности, анестезировали каким-то очень мудрым образом. Никто, по сути, не волнуется, не болеет, даже не очень переживает, что мы тут оказались.
– Не знаю, — вздохнул Ростик. — Может, кто-то и не переживает, а вот разлука...
И лишь потом сообразил, что говорить об этом не следовало. Глаза у мамы стали такими, что он чуть не вздрогнул. Но она не произнесла ни слова.
Они посидели еще немного. Вдруг солнце нахмурилось и погасло. Оказалось, вечера тут практически не было.
5
Ребята с оружием из мобилизационного участка явились ночью. Они торопились сами и торопили Ростика. Впрочем, когда стало ясно, что он никуда удирать не собирается, они затопали дальше по улице, попросив его поторапливаться. Потом зашли к Киму, Пестелю и даже кому-то из девушек. Колонна формировалась быстро, как будто все только этого и ожидали.
Зато когда народу стало много, вооруженные конвоиры, возникшие по бокам, довольно-таки раздражали. Пестель спросил Ростика:
– Ты не знаешь, зачем они устроили этот маскарад? Не могли призывников вызвать повесткой? Опасаются массового дезертирства в необжитые окружающие просторы? Нам ведь через пару часов, наверное, оружие вручат? Не опасаются, что мы его не по назначению используем?
Тогда Ростик высказался в том смысле, что повестки скорее всего уже не на чем печатать. Это подействовало, но плохо. Каждый понимал, что начальники решили, так сказать, подстраховаться. То, что это было проделано в форме, оскорбительной для большинства мобилизованных, их не задевало.
Потом началась работа. Поступил приказ окапываться по периметру, тянуть колючую проволоку, строить эшелонированную оборону, выставлять заслоны, разбивать сам город на сектора и квадраты, патрулировать, выставлять посты и наблюдательные пикеты, возводить на передовой долговременные огневые точки и организовывать коммуникации... Это был какой-то ад, люди ели урывками, работали по нескольку суток без сна, без понимая того, что они делают, часто даже не умываясь по нескольку дней, потому что вода стала редкостью. Все колодцы к утру второго дня пребывания Боловска в новом положении были взяты под охрану, а на воду ввели карточки.
Потом стало доподлинно известно, что биостанция при зверосовхозе, который стоял дальше всех прочих в единственном близком лесу, была уничтожена полностью. Люди погибли каким-то чудовищным образом, и много оборудования пропало. На Пестеля это произвело тяжелое впечатление. Они уже получили оружие и даже привыкли для сна прикладываться к стенке окопа, не выпуская автомат из рук. Когда Ростик спросил его, знал ли он тех, кого называли в числе убитых, он ответил:
– Если бы ночью не пришли, я бы к утру сам туда поехал. Хотел сверить результаты, попросить кое-что для препарирования... Помнишь, я нес коробку с живностью?
Ростик помнил. Он вообще жизнь до Переноса — так теперь называлось все происшедшее утром
