твердой суше бродят.
– На лодках много товаров не увезешь. А на кораблях...
– А пурпурные увезли. И немало. Кроме того, есть другой вариант - может, лодки нужно делать побольше?
Любаня хитренько так улыбнулась ему, Ростик не удержался и дернул ее за подбородок. Так часто делал отец, когда он был поменьше. Этого Любаня не знала, но все равно улыбнулась от удовольствия.
Мама поднялась, чтобы отнести грязную посуду на кухню.
– Как я понимаю, ты собрался стать торговцем?
– Нет, я хочу только прокладывать пути, договариваться с соседями, устанавливать условия безопасного контакта.
– Договариваться? - преувеличенно удивилась мама. - Какой из тебя договорщик? С Любаней не можешь, а туда же!
– Что значит - не могу?
– Ну и как назовете, если все обговорено? - бросила мама через плечо, уходя на кухню.
Ростик почувствовал, что стул уходит из-под него. Потому покрепче вцепился в стол и попытался выправить положение:
– Это правда?
– Она медик, - засмеялась Любаня, - она не может ошибаться.
– Значит, правда.
– Правда, - подтвердила она.
Ростик встал, на все еще нетвердых ногах подошел к окну. До завтрашнего утра непроглядная темень легла на их землю, на их город. Так бывало каждые двадцать часов, в этом не было ничего необычного. Но Ростику показалось, это не совсем обыкновенная ночь. В ней ощущалось рождение новой жизни, нового разума, человеческого сознания и человеческой души. Но рожденной уже здесь, в мире Полдневья.
– А теща знает? Вы ей сказали? - Он и сам не мог бы объяснить, почему так спросил.
Может быть, ему показалось, чем больше людей об этом узнает, тем легче это получится? И с Любаней, и с тем существом, которое теперь жило в ней.
– Да всем уже рассказали, все в курсе, - сказала, возвращаясь, мама. Она несла чайник и заварку. Компот или не компот, но вечерний ужин должен заканчиваться свежим чаем. - Ты последний узнал.
Любаня с интересом, но и с заметным опасением следила за Ростиком. Наконец спросила:
– Ты... доволен?
Ростик сел перед ней на пол, положил руку на живот. От удовольствия и наслаждения Любаня прямо засветилась. Мама только головой покачала от такого проявления любви и согласия.
Потом села, налила себе чашку, попробовала. Дотянулась до ванночки с водой, над которой в трех держалках горели лучины. Поменяла две из них на новые. Стало светлее и, конечно, уютнее.
– Мой тоже узнал, когда я на третьем месяце была, - почти заговорщически пояснила она Любане.
И что это за манера у женщин, словно они что-то такое особенное знают, подумал Ростик. И ведь ни возраст, ни приличия в этом ничуть их не сдерживают. Вот я тут сижу, а ей и невдомек, что мне может быть неудобно.
– Он полярник, - пояснил Ростик, избегая прошедшего времени. Да это было бы и неправильно, ведь он где-то, по всей видимости, жил, продолжал жить. - Вернулся из экспедиции, а маманя ему бу-бух - новость! И никакого снисхождения, что у него работа такая.
– У всех у вас работа такая, - проворчала мама.
– Верно, и ты такой же. Посмотри на мать, - встрепенулась Любаня, - на ней лица нет, а тебя все где-то носит.
– Да как же вы не понимаете, нам тут нужно обустраиваться. Следовательно...
– Да все мы понимаем, - усмехнулась мама и налила себе вторую чашечку чая. - Просто ворчим, потому что вас, - она произнесла это со значением, - всегда почему-то нет дома.
– Вот и обидно, - докончила Любаня. - Кажется, что мог бы кто-то другой...
