себе еще одну розетку яблочного варенья и с удовольствием принялся поедать его, разрезая стальной ложечкой полупрозрачные, аккуратные дольки засахаренной «коричной», а потом еще и темноватой твердой «китайки».
– Я был бы рад рассказать вам о каких-нибудь наших успехах, — опять зачастил Поликарп, — да только их нет как нет. Когда меня послали на аэродром, я даже не знал, что в этом городке может быть такое...
– Поликарп попал к нам после головного отделения политеха по распределению, — пояснил Рымолов. — Приехал за три дня до Переноса.
Поликарп снова покраснел, но уже чуть меньше.
– В общем, оказалось, с военной поры тут осталась небольшая площадка и даже функционировал аэроклуб.
Ростик знал об этом аэроклубе. Отец как-то его водил туда, предложил прыгнуть с парашютом, но Ростик забоялся, и отцу пришлось прыгать самому.
– Мы отремонтировали пару самолетов и пытаемся поднять их в воздух. К сожалению, с шестьдесят четвертого аэроклуб снят с централизованного снабжения, нет ни запчастей, ни топлива... С пилотами тоже беда. Есть один старик, но он забывает даже, что летит не в истребителе времен войны, и всем советует выжимать газ до предела, словно вознамерился сжечь всю нефть Полдневья.
– А на чем летаете? — спросил Ким. В голосе его вдруг зазвучали нотки умиления.
– На «ЯКах восемнадцатых». — Поликарп поднялся. — Мне пора, спасибо за чай и за рассказ.
С этими словами он убежал. Как выяснилось, ходил он так же быстро, как и говорил. Ким проследил его уход долгим-долгим взглядом. Может, впервые за все годы, Ростик не понимал, что происходит с другом.
14
После ухода Поликарпа над столом повисла недолгая пауза. Потом Перегуда поднялся и пошел снова ставить чайник на примус. Ростик с облегчением понял, что их пока не выгоняют. Тем более что Рымолов принялся задумчиво крутить в тонких пальцах чайную ложечку.
Уходить в самом деле не хотелось, потому что они так и не получили того, за чем пришли, и потому что тут было уютно, несмотря на запах керосиновой лампы. Словно в прежние времена, еще до Переноса. Вот с этого Ростик и решил начать.
– Я все пытаюсь понять — что же такое был этот Перенос? Но ни к чему так и не пришел.
Рымолов посмотрел на него, на Кима, улыбнулся. Провел пальцем по столу, разглаживая не очень свежую, но еще вполне пристойную скатерть.
– А мне приходится думать о невероятном количестве самых разных вещей, — сказал он. — Как наладить стирку белья, ведь тут нет мыла. Что делать, когда кончится керосин. Как все-таки сохранить подачу воды в районы многоэтажек, ведь без этого нас ждет эпидемия. — Он задумался, посмотрел на дрожащий огонь лампы. — Скажите, почему вы все-таки отказались давать подписку о неразглашении, когда Дондик вас об этом попросил?
– Он не очень-то и просил, — пробурчал Ким. — Если бы попросил, я бы, может...
– Не в этом дело, — перебил его Ростик. — Он наверняка положил бы результаты этой поездки под сукно, засекретил не только от простых жителей, но и от вас, например. А ведь каждому ясно, что только обдумывая все хорошенько, мы можем выбраться из создавшейся ситуации.
– Понятно, — кивнул Рымолов. — Хотя должен вам сказать, выбраться отсюда мы не сможем, даже если все начнем думать только на эту тему. Она вообще уже обдумыванием не решается. Но вот выработка наилучшей стратегии, учет реальных опасностей, попытка более полноценного использования ресурсов — это, безусловно, следует обдумывать.
– Значит, мы были правы? — спросил Ким.
– А вот и чай, — провозгласил Перегуда, втаскивая шипящий чайник в комнату.
Чаем в ближайшие несколько минут все и занялись. Это было славно, просто великолепно... Или окопы, плохая вода, недосыпание, грязь и глина в котелке заставили изменить отношение ко всему на свете? Ведь еще месяца два назад такое вот чинное сидение за столом скорее в молчании, чем под разговор, показались бы Ростику скучноватым времяпрепровождением.
– Может быть, — Ростик давно думал над этим вопросом, — вы подскажете нам, товарищ профессор, как нам следует настраиваться? К какой стратегии следует быть готовыми?
