Перегуда снова прошелся. На кафедре он не умел говорить просто, это было видно. И хотя он старался упростить все, о чем сейчас думал, Ростик с трудом улавливал логику его изложения. Впрочем, он надеялся, что, если даже уснет, это будет воспринято как переутомление на передовой. Да так, собственно, и было.
– Представьте себе, товарищи, — продолжил Перегуда, — что мы оказались в результате явления, которое называем Переносом и природу которого пока установить даже не пытались, внутри огромной сферы. Сферы, безусловно, космического масштаба. — Он подошел к шару с шестью осями и обвел эту сферу указкой. — Радиус ее лишь немногим меньше, чем расстояние орбиты нашей Земли от Солнца. То есть около ста миллионов километров. Это значит, что диаметр сферы составляет около двухсот миллионов километров, а длина, так сказать, экватора составит около шестисот тридцати миллионов километров. В центре ее находится некое светило, которое мы по-прежнему будем называть Солнцем, которое в нашем субъективном восприятии оценивается, в самом деле, как приближающийся к Солнцу объект. Еще раз повторяю — в субъективной, а не приборной оценке, что составляет очень важное различие.
– Он что же, — зашептал Ростику на ухо Ким, — думает, мы превратились в каких-нибудь бизонов с руками? И лишь наше несовершенное восприятие рисует нас как людей?
Обсудить эту мысль они не успели, кто-то сзади потрепал Кима по плечу, и он умолк. Перегуда продолжал:
– Самое интересное, что лет десять назад, если не ошибаюсь, британский инженер Дайсон придумал что-то очень похожее. Он предположил, что по мере остывания светила и роста науки будущие разумные цивилизации могут существенно сократить потери энергии на рассеивание в безбрежном космосе, выстроив сплошную сферу вокруг Солнца. Всей материи всех планет нашей прежней системы хватило бы, чтобы сделать эту сферу примерно в пять сантиметров толщиной, скрепив ее, скажем, искусственными гравитационными полями. Пяти сантиметров, по мнению Дайсона, вполне бы хватило, с точки зрения механики, так сказать, будущего.
– У нас есть тут горы, и совсем не в несколько сантиметров высотой, — крикнул кто-то с галерки. Определенно, студенты не собирались задавать вопросы потом.
– Верно, — отреагировал Перегуда. Он был в отличном настроении, лекция у него налаживалась. — Но когда мы осмотрели колодцы, пещеры и буровые скважины, то выяснилось, все они заканчиваются тонкой перегородкой из неизвестного материала, практически мембраной. В то же время сокрушить ее мы не смогли. Если наша гипотеза правильна, это было бы даже гибельно, ведь по ту сторону — холод, мрак, вакуум. И мы не знаем, как эта оболочка отреагирует на попытку преодолеть ее. Впрочем, если не придерживаться строгого изложения, а привлекать гипотезы, вполне реальна идея о том, что эта оболочка попросту затягивается по всей своей поверхности. Ведь такого рода катастрофы в самом деле не могут не происходить время от времени. Вспомните о метеорах, о кометах...
– Вы думаете, космос теперь под ногами? — спросил кто-то из первых рядов.
– Вот именно. Очень хорошее добавление. Космос у нас под ногами. И Вселенная для нас — закрытая сфера, которая тем не менее имеет солнце, атмосферу, разного рода пространства...
– Как же у нас происходит ночь? — не вполне правильно, должно быть от смущения, спросила какая-то девушка. Отсмеявшись вместе со всеми, Перегуда сказал:
– Вокруг нового Солнца, равно как и над самой нашей поверхностью, ходят весьма умело и расчетливо устроенные тонкодисперсные, я в этом уверен, туманности. Они способны поглотить не только свет на время нашей с вами ночи, но и устанавливают, мы это уже рассчитали вполне достоверно, сезонные колебания. То есть позволяют свету нашего Солнца создавать весну, лето, осень, и, как многие из вас скоро заметят, — зиму. — Перегуда посмотрел на зал и отложил свой рупор. Конечно, завтра он будет страдать от хрипоты, может быть, от боли в горле, но сегодня лекцию он проведет на высшем уровне. — Да, время тут составляет особую проблему, товарищи. Мы долго пытались установить единый шаблон времени, близкий к тому, который имели на Земле. И вот что получилось. Минута тут будет состоять из ста секунд. Мы подозреваем, что здешняя минута, так сказать, состоит из ста семи или ста восьми секунд. Почему и как это было высчитано, я говорить не буду, упомяну лишь, что основой послужил наш с вами человеческий сердечный ритм. Итак, сто секунд — минута. В часе, о котором мы ходатайствуем перед руководством города, — легкий поклон, воспринятый весьма благосклонно, — будет шестьдесят минут. А вот сутки будут разбиты на двадцать часов. Это не идеальная модель, в частности, не введешь единую шкалу для всех суток, как было в часовой шкале на Земле, но это самое близкое приближение, которое мы только сумели изобрести. В году будет двенадцать месяцев, если только мы не ошиблись с замерами, но их легко можно будет исправить, пройдя годовой цикл. В каждом месяце — три недели, за исключением марта, июня, октября и декабря, когда будет еще двадцать второе число, на которые придутся, так
