– Прямо сейчас. Если вы пойдете за мной, я приведу вас прямо к нему.
– И затем вы уйдете? – спросил Пилорат.
– А вы не хотите этого?
– По правде сказать, нет.
– Значит, и вы реагируете на мое присутствие, – констатировала Блис, пока они шли по дороге мимо сада. – Мужчины склонны слушаться каждого моего слова. Даже почтенных старцев охватывает мальчишеский жар.
Пилорат засмеялся.
– Я бы не сказал, что у меня много мальчишеского жара, Блис, но если бы он у меня был… Я бы решился рассчитывать на вашу взаимность.
– О, не принижайте свой темперамент! Я работаю удивительно.
Тревиз с нетерпением спросил:
– Когда мы придем туда, куда идем, долго ли нам придется ждать этого самого Дома?
– Он будет ждать вас! В конце концов, Дом через Гею работал не один год, чтобы привести вас сюда.
Тревиз остановился на полушаге и быстро взглянул на Пилората, который торжественно изрек:
– Вы были правы.
Блис, глядя себе под ноги, спокойно призналась:
– Я знаю, Трев, вы подозревали, что я-мы-Гея интересовались вами.
– Я-мы-Гея? – мягко повторил Пилорат.
Она повернулась и улыбнулась ему.
– У нас целый комплекс разных произношений для выражения индивидуальности. Я могла бы объяснить их вам, но не раньше, чем «я-мы-Гея» пройдет через то, что напоминает хождение ощупью. Пожалуйста, пойдемте, Трев. Дом ждет, а я не хотела бы заставлять вас двигаться против вашей воли. Это очень неприятное ощущение, если вы не привыкли к нему.
Тревиз двинулся. Его взгляд был полон подозрения.
Дом был пожилым человеком. Он изложил двести пятьдесят три слога своего имени в музыкальной напевности тона и ударения.
– В известном смысле, – сказал он, – это моя краткая биография. Имя говорит слушателю или читателю, или сенсору – кто я такой, какую часть целого я составляю, что я выполнил. Однако уже пятьдесят лет, если не больше, я удовлетворен, что меня называют Дом. Когда есть другие Ломы, меня могут называть Домандио, и в моих разнообразных профессиональных отношениях
