шелка…» Антон, ты говорил, что та была неопытная молодая вампирша. Они что, если воскресают – делаются такими сильными?
– Вот! – громко сказал Завулон. – Даже неопытному парню понятно, что это чушь! И я тебе говорю, Гесер! Не может это быть она! Не может! Никакое восстановление усопшего вампира не придает ему большей силы, чем у него была! Да и восстановиться он не может, пепел развеян над морем, нечего восстанавливать!
Гесер пожал плечами:
– А кто? Она писала Антону послания, она проникла к нам в офис и давала ему советы, она защитила всю семью Городецких – на наших глазах!
– Не она, – твердо сказал Завулон. – Не знаю. Любая другая вампирша, они все мастера иллюзий.
– Мальчики, не ссорьтесь! – крикнула из приемной Ольга. – Мы ведь кого-то ждем?
Гесер и Завулон замолчали.
– В дверь стучат, – пояснила Ольга. – Я открою.
Сергей Глыба как-то очень сноровисто переместился к окну, по пути прихватив за руку Кешу, разговаривавшего с Надеждой. Жермензон, напротив, встал и выдвинулся ближе к двери. На лице старого боевого мага появился азарт.
Я тоже встал и разместился между семьей и дверью.
– Так вот оно что, – раздался голос Ольги. – Любопытно. Входи.
– Красиво держит паузу, – прокомментировал Завулон.
Вначале в дверь вошла Ольга. Посмотрела на меня загадочным и задумчивым взглядом. Сдвинулась в сторону.
Потом вошла молодая девушка, одетая в джинсы и нейлоновую куртку. Снег лежал на воротнике так, как никогда не лежит у живых людей, вошедших в помещение, – только у вампиров, которые холодны как лед. И эту вампиршу я помнил. Худое скуластое лицо, запавшие темные глаза. Когда организм вампира стабилизируется, это клеймо вечного голода прячется, уходит вглубь. Но эта вампирша не успела вырасти в полноценную особь. Ее развоплотили за нелицензированную охоту и нападение на дозорных.
– Я же говорил, что прав! – сказал Гесер торжествующе.
– Привет, – сказал я вампирше. Что можно сказать мертвому врагу, восставшему из ада? Тем более врагу, который когда-то казался страшным и опасным, а оказался слабой пешкой в чужой игре. А потом внезапно стал поразительно сильным другом.
Вампирша посмотрела на меня. Тень узнавания мелькнула на ее лице, сменилась бессильной злобой. Нет, не могла вампирша, которая так смотрит, меня спасать… И вдруг ее лицо поплыло, меняясь и трансформируясь, тело стало вытягиваться вверх, фигура становилась мужской. Это была иллюзия, которую так любят вампиры, но одновременно это был полноценный морфинг, доступный лишь Высшим вампирам.
– Нет, – сказал я, глядя на лица, проступающие одно за другим. – Нет!
Вампир Витезслав из Инквизиции. В его взгляде тоже было узнавание и даже какая-то симпатия, потом он увидел Арину и явно порывался что-то ей сказать… но ему на смену выплывало уже новое лицо, и я болезненно поморщился, увидев Геннадия Саушкина, развоплощенного мной в Эдинбурге, когда-то законопослушного добряка – насколько это возможно для вампира, а потом – сумасшедшего убийцу…
Каким-то образом я понимал, что все они – ненастоящие. Это не ожившие вампирша, Витезслав, Саушкин, втиснутые в одно тело и живущие в нем. Это нечто другое. Какая-то маскировка, но настолько качественная, глубокая, что маски становятся почти живыми, почти настоящими.
Почти. Но это все-таки маски. Надетые на кого-то…
«Геннадий» тоже меня узнал и с каким-то смущением потупил глаза, будто ему было стыдно передо мной, его палачом, но на поверхность выходило еще одно лицо, похожее, – но куда моложе.
– Вот только не это… – сказал я.
Костя виновато развел руками.
– Извини. Но это я. В центре матрешки – я.
– Я тебя убил, – сказал я. – Дважды. Ты сгорел в космосе…
Костя кивнул. Поморщился и поправил:
– К счастью, я вначале замерз.
– Потом я развоплотил вас всех на шестом слое, – продолжил я. – Заклятие Мерлина… Ты хочешь сказать, что Мерлин
