Невроз

– И что же, он умер?

– Не знаю. Если да, то завтра об этом напишут в газетах.

– Черт, неважные дела. Хотелось бы знать поточнее.

Но Грэм не разделял его озабоченности. Попадет это происшествие в газетные хроники или не попадет, найдут водителя серебристого «рено-мегана» или не найдут, умер старый дурак или не умер... Не важно, как там обстояли дела на самом деле. Для Грэма он был окончательно и бесповоротно мертв.

– Эй... – Кристиан придвинулся ближе, и Грэм ощутил на своей щеке его легкое дыхание. – Мы ведь не прощаемся? Нет?

– Кто знает. – Широко раскрытыми глазами он смотрел в недавно побеленный потолок. – Я оставлю тебе денег, чтобы ты снял квартиру... Ну, и на первое время.

– Я все верну. Правда.

– Конечно. – Грэм улыбнулся, нащупал в темноте его узкое запястье и легонько сжал. – Вернешь, когда сможешь.

Глава 14

Рита налила себе чаю, прошла с чашкой в комнату, устроилась на диване, включила телевизор... Как заставить себя не думать о завтрашнем дне? Ей вспомнилась дзэнская поговорка, которую как-то процитировал Грэм: «Думать, что я не собираюсь думать о тебе, – значит по-прежнему думать о тебе. Лучше я попытаюсь не думать о том, что я не собираюсь думать о тебе».

Завтра он прилетает из Парижа. Интересно, зачем. И надолго ли. Можно позвонить Ольге и узнать, но они не общались с тех самых пор, как... с тех самых пор.

Стоя под душем, она продолжала уговаривать себя не думать о том, что она не собирается думать об этом мужчине. Четыре года. ЧЕТЫРЕ ГОДА, мать твою! А что случилось в ее жизни за это время? Два мимолетных увлечения. Механический секс, о котором хотелось забыть сразу после. И опять замкнуться в своем красивом, холеном теле, как в ледяном саркофаге. Долго ли еще оно будет оставаться красивым?..

Запрокинув голову, Рита медленно провела руками по бедрам. Утренняя гимнастика, два раза в неделю фитнес-центр, массаж... А что толку? Если этому телу уже тридцать девять. А Грэму, значит... черт побери, и это называется «не думать»... ему, стало быть, тридцать семь. Четыре года. Прибавилось у него седых волос?

Ей было известно, что у него появился сайт в Интернете, что он написал два новых романа и по мотивам одного из них был снят телесериал. Что в желтой прессе регулярно появляются статейки, в которых он фигурирует как мизантроп и гей, не считающий нужным скрывать компрометирующий факт сожительства с молодым французом по имени не то Ксавье, не то Кристиан. Она прочитала все его книги. Она сохранила все письма, которые он написал ей еще в Москве. При встрече получалось сказать не все. Телефонных разговоров он не любил. Электронная почта, когда можно просто набирать слова и читать их с экрана, как он привык делать, работая над книгой, – это его устраивало. И он писал ей, да... но только до тех пор, пока не уехал «на неделю, не больше». Неделя превратилась в четыре года. Не было ни писем, ни звонков – ничего.

Впервые прочитав про сожителя, увидев в сети фотографию юноши – нечеткую, сделанную в спешке каким-то пронырливым папарацци, – она подумала: «Неужели все дело в этом? Он понял, что не способен выстроить полноценные отношения с женщиной, и улизнул в гомосексуализм, к которому всегда был предрасположен».

Однажды они даже говорили на эту тему в ее кабинете.

«Мне приходилось слышать о том, что мужчина якобы не способен оценить физическую привлекательность другого мужчины, – сказал тогда Грэм. – Это чушь».

«Вы способны?»

«Конечно. Другое дело, что когда речь идет о женщинах, я, как существо противоположного пола, демонстрирую более широкий спектр эмоций. Это нормально. Кроме того, все свои симпатии и антипатии я могу разложить на составляющие: у той потрясающая фигура, эта великолепно двигается, тут тембр голоса, там лицо... и так далее. Мужчину же я вижу целиком. Мне трудно сказать, что именно меня привлекает или отталкивает, – это происходит на подсознательном уровне. Иногда совершенно необоснованная антипатия удерживает меня от общения с человеком, хотя тот может даже начать обижаться, а впоследствии какой-то случайный эпизод подтверждает правильность моей интуитивной оценки. Но это уже о другом, извините. – Грэм улыбнулся своей странной, кривоватой улыбкой, как бы извиняясь за то, что съехал с темы, и одновременно выражая свое отношение к ней. – Короче. Я вижу женщину и могу оценить степень ее привлекательности для меня лично. Я вижу мужчину и точно так же могу оценить степень его привлекательности. Почему нет? – Он пожал плечами. – Из боязни услышать „хи-хи“? Из желания казаться нормальным? Ну, это мне в любом случае не грозит».

Да, об этом она в первую очередь и подумала. Но позже изменила свое мнение. Грэм принципиально не комментировал выпады в свой адрес, а по-настоящему скандальных фактов никто предоставить не мог. К тому же память Риты услужливо воскрешала имевшие место в прошлом постельные баталии, во время которых она чувствовала себя стопроцентной женщиной, желанной добычей для привыкшего бороться и добиваться мужчины, и на этом фоне приписываемая Грэму гомосексуальность выглядела, мягко говоря, неубедительно.

В тот последний вечер – о!.. – как он уронил ее на кровать, раздел в мгновение ока, бесстыдными ласками пробудил в ней дикое, безумное желание: она рычала, впиваясь ногтями в его плечи, конвульсивными движениями бедер давая понять, что лишится рассудка, если он не сделает это прямо сейчас... Незаметно они оказались на полу. Высокий ворс ковра щекотал спину. Мир взрывался у нее перед глазами, искаженное лицо Грэма казалось ликом Люцифера. Он давал ей почувствовать поочередно то первобытную грубость охваченного похотью самца, то нежность и страсть средневекового миннезингера, воспевающего Прекрасную Даму. Она и сама не знала, что ей нравится больше. Возможно, ее сводил с ума именно этот волнующий контраст. А коварный соблазнитель сознательно контролировал меру и степень ее безумия.

В какой-то миг все это сделалось совершенно нестерпимым, и Рита, сама не зная, что делает, вонзила зубы в его плечо, как вампир. Он задышал часто, прерывисто, но умудрился не сбиться с ритма. Клыки прокусили кожу, во рту появился соленый привкус крови. Зажмурившись, Рита сглотнула. Грэм замер на мгновение... у него вырвался тихий стон... а затем, не выпуская ее из объятий, он отплатил ей укусом за укус, так что его губы тоже окрасились кровью. Дети джунглей. Они чувствовали, что возвращаются к истокам.

Несомненно, мы узнали нечто, причем нечто истинное, которому, не исключено, наша гордость, наше культурное сознание говорят «нет», но что-то в нас говорит «да». Для многих в этом заключено нечто раздражающее и побуждающее к противоречию, для других – нечто вызывающее страх, и поэтому люди не хотят этого признавать[33] .

Трудноизлечимые неврозы разъединили их, но кровь соединила. Долго после этого Рита разглядывала в зеркале подсохшие ранки над ключицей и вспоминала этот последний вечер вдвоем.

Вспоминала... а потом приказала себе забыть.

Ей даже пришлось пройти курс психотерапии у профессора Циммермана, чтобы освободиться от последствий этого разрушительного романа. И все было хорошо, все было хорошо – вплоть до того момента, когда она решила по-быстрому проверить почту, открыла это письмо...

Моя незабвенная Маргарет...

* * *

Задержки рейса не предвиделось. Рита взглянула на часы. «Что я здесь делаю?» Ведь он не просил встречать. Вернее, просил НЕ встречать. Ладно, не имеет значения. Можно не подходить к нему, в такой толпе затеряться нетрудно. Посмотреть издалека, убедиться в том, что все прошло, все закончилось... прах к праху... пепел к пеплу... и спокойно вернуться домой.

Накануне она целый час провела в Интернете, разыскивая его фотографии, интервью – все, что могло помочь составить представление о том, каким он стал. Что ж, внешне он почти не изменился. Ну, может, стал выглядеть еще более недружелюбным. Трагический изгиб бровей наводил на мысль о нестерпимых страданиях, которые, как она подозревала, он успешно придумывал себе сам.