Бог-Император Дюны

— Все теперь совсем по-другому, — сказал он. — Но к мужчинам и к женщинам предъявляются разные эволюционные требования. У Свободных, однако, была взаимозависимость. Они взращивали равенство здесь, где вопросы выживания были прямым требованием момента.

— Почему Ты привез меня сюда? — спросила она.

— Погляди назад, — сказал он.

Он почувствовал, как она оборачивается. Она проговорила:

— Что, по-твоему, я должна увидеть?

— Оставили мы какие-нибудь следы? Можешь ли ты сказать, откуда мы сюда добрались?

— Дует легкий ветерок.

— Он замел наши следы?

— По-моему, да…

— Пустыня нас сделала тем, чем мы были и тем, что мы есть, сказал он.

— Это настоящий музей всех наших традиций. Ни одна из этих традиций по-настоящему не утеряна.

Лито увидел небольшую песчаную бурю, Гхибли, движущуюся от южного края горизонта. Он обратил внимание на узкие ленты пыли и песка, гонимые ей перед собой. Наверняка и Сиона это увидела.

— Почему Ты не скажешь, зачем Ты меня сюда привез? — спросила она. Страх явно звучал в ее голосе.

— Но я тебе уже сказал.

— Ты не сказал!

— Как далеко мы забрались, Сиона?

Она прикинула.

— Тридцать километров, двадцать?

— Еще дальше, — сказал он. — В моей родной стихии я могу двигаться очень быстро.

— Разве ты не чувствуешь, как ветер дует тебе в лицо? — угрюмо ответила она. — Почему Ты спрашиваешь о расстоянии МЕНЯ?

— Слезь и встань там, где я смогу тебя видеть.

— Зачем?

«Славно», — подумал он. — «Она считает, будто я брошу ее здесь и умчусь быстрей, чем она сможет за мной следовать».

— Слезь, и я объясню, — сказал он.

Она соскользнула с его спины и обошла вокруг него, туда, где могла смотреть ему в лицо.

— Время протекает стремительно, когда твои чувства полны, сказал он.

— Мы двигались приблизительно четыре часа. Одолели около шестидесяти километров.

— Почему это важно?

— В суму твоего костюма, Монео положил сушеную еду, — сказал он. — Поешь немного, а я тебе объясню.

Она нашла в суме сушеный кубик протамора и сжевала его, не отрывая взгляда от Лито. Это была настоящая еда старых Свободных, даже со слабой добавкой меланжа.

— Ты ощутила наше прошлое, — сказал он. — Теперь ты должна обрести особо чуткое ощущение нашего будущего, Золотой Тропы.

Она сглотнула.

— Я не верю в Твою Золотую Тропу.

— Если тебе предстоит жить, ты мне поверишь.

— Так вот в чем Твое испытание? Или поверь в Великого Бога Лито, или умри?

— Ты нисколько не обязана верить в меня. Я хочу, чтобы у тебя была вера в саму себя.

— Тогда почему же это важно, как далеко мы забрались?

— Тогда ты поймешь, как далеко тебе еще предстоит идти.

Она поднесла руку к щеке.

— Я не…

— Как раз там, где ты стоишь, — проговорил он, — ты находишься в безошибочной середине бесконечности. Погляди вокруг себя на то, что значит бесконечность.

Она поглядела налево и направо на непотревоженную пустыню.

— Нам нужно выбраться пешком из этой пустыни, — сказал он. — Только вдвоем.

— Ты не пойдешь пешком, — усмехнулась она.

— Фигуральное выражение. Но ТЫ пойдешь. Заверяю тебя в этом.

Она оглянулась туда, откуда они пришли.

— Значит, вот почему ты спрашивал меня о следах.

— Даже если бы были следы, ты не могла бы вернуться назад. В моей Малой Твердыне нет ничего, что хоть как-то помогло бы тебе выжить.

— Никакой воды?

— Ничего.

Она нашла водосборную трубочку у себя на плече, пососала из нее и убрала на место. Он отметил осторожность, с которой она закрыла конец трубочки, но отворот защитной маски закрывающий рот она не застегнула, хотя Лито слышал, как отец ее об этом предупреждал. Она хотела, чтобы рот ее был свободен для разговора!

— То есть, Ты говоришь мне, что я не могу от Тебя сбежать? — проговорила она.

— Сбегай, если хочешь.

Она сделала полный круг, оглядывая пустыню.

— Есть поговорка об открытой земле, — проговорил он, — что одно направление не хуже любого другого. В некоторых отношениях это до сих пор правда, но я стал бы на нее полагаться.

— Но я действительно свободна оставить Тебя, если захочу?

— Свобода может быть очень сомнительным достоянием, — сказал он.

Она указала на крутую сторону дюны, на которой они останавливались.

— Я могу просто спуститься вон туда, вниз…

— Будь я на твоем месте, Сиона, я бы не стал спускаться туда, куда ты указываешь.

Она сумрачно на него взглянула.

— Почему?

— На крутой стороне дюны, если только не двигаться по естественным изгибам, можно растревожить песок и оказаться похороненным под осыпью.

Она поглядела на уходивший вниз склон, усваивая сказанное.

— Видишь, как слова могут быть прекрасны? — спросил он.

Она перенесла взгляд на его лицо.

— Следует ли нам двигаться?

— Здесь учишься ценить бездеятельность. И вежливость. Нет никакой спешки.

— Но у нас нет никакой воды, кроме…

— Стилсьют, если мудро его использовать, сохранит тебе жизнь.

— Но сколько времени нам понадобится, чтобы…

— Твое нетерпение меня тревожит.

— Но у нас есть только эта сушеная еда в моем кармашке. Что мы будем есть, когда…

— Сиона! Заметь ты говоришь о нашей ситуации, как о взаимной.

Что МЫ будем есть? У НАС нет воды. Следует ли НАМ идти? Сколько времени это У НАС займет?

Она ощутила сухость во рту и попыталась сглотнуть.

— Разве не может быть так, что мы — взаимозависимы? — спросил он.

Она ответила с неохотой.

— Я не знаю, как сохранять жизнь в пустыне.

— Но я знаю?

Она кивнула.

— Почему я должен делиться столь драгоценным знанием с тобой? — спросил он.

Она пожала плечами — жалостный жест тронувший его. Как же быстро пустыня развеяла все ее прежние повадки.

— Я поделюсь с тобой моим знанием, — сказал он. — А ты должна найти что-то ценное, чем ты можешь поделиться со мной.

Она скользнула взглядом по всему его телу, задержавшись на мгновение на плавниках, бывших некогда ногами, затем опять устремила на лицо.

— Соглашение, достигнутое с помощью угроз — не соглашение, — произнесла она.

— Я не предлагаю тебе никакого насилия.

— Есть много видов насилия, — сказала она.

— Один из них — что я завез тебя туда, где ты можешь умереть? — Ведь выбора у меня не было, да?

— Трудно быть рожденной Атридесом, — сказал он. — Поверь мне, я знаю.