— Харконнены, — прошептал он. Он устремил на Тега полыхающий взгляд. — Ты знаешь, сколь многих из моей семьи Харконнены пытали и убили?
— Одна из архивариусов Таразы предоставила мне записи об этом.
— Записи? По-твоему, слова могут об этом поведать?
— Нет. Но это единственный ответ, который есть у меня на твой вопрос.
— Черт тебя побери, башар! Почему вы, Атридесы, всегда были до такой степени правдивыми и честными?
— Я думаю, это выведено в нашей породе?
— Совершенно верно, — голос принадлежал Лусилле и доносился из-за спины Тега.
Тег не обернулся. Сколько она услышала? Как давно она здесь находится?
Лусилла подошла и встала рядом с Тегом, но взгляд ее был прикован к Данкану.
— Я вижу ты это сделал, Майлз.
— Буквальное выполнение приказаний Таразы… — сказал Тег.
— Ты оказался очень умен, Майлз, — сказала она. — Намного умнее, чем я тебя когда-либо считала. Твоя мать была бы жестоко наказана за твое обучение.
— А! Лусилла-соблазнительница, — сказал Данкан. Он взглянул на Тега и опять перевел взгляд на Лусиллу. — Да, теперь я могу ответить на мой другой вопрос — что ей предполагалось со мной сделать.
— Они называются Геноносительцы, — сказал Тег.
— Майлз, — сказала Лусилла, — если ты усложнишь мою задачу, не допуская выполнить то, что мне велено, я поджарю тебя на вертеле.
Выражение ее голоса вызвало дрожь в Теге. Он знал, что ее угроза была метафорой, но все, что подразумевалось за этой угрозой, было реальностью.
— Пиршество наказаний! — сказал Данкан. — Как же мило.
Тег обратился к Данкану:
— Нет ничего романтичного в том, что мы с тобой сделали, Данкан. Я и раньше помогал Бене Джессерит в делах, которые оставляли у меня чувство замаранности, но никогда прежде не чувствовал себя таким запачканным, как сейчас.
— Тихо! — приказала Лусилла. В этом приказании Голос использовался на полную мощь.
— Те из нас, кто принесли истинную клятву верности Ордену, имеют только одну заботу — выживание Бене Джессерит. Выживание не какой-то личности, но выживание самого Ордена. Обманы, плутни — все это пустые слова, когда вопрос стоит о выживании Бене Джессерит.
— Ох, проклятие твоей матери, Майлз! — то, что Лусилла не скрывала своей ярости, являлось комплиментом.
Данкан уставился на Лусиллу. Кто она? Лусилла? Он почувствовал, как взбудоражена его память. Лусилла не тот же самый человек… совсем не тот же самый и все же… Кусочки и крохи были те же самые. Голос. Черты. Он резко увидел опять лицо женщины, которое мелькнуло перед ним на стене комнаты Оплота.
«Данкан. Мой сладкий Данкан».
Из глаз Данкана хлынули слезы. Его собственная мать — еще одна жертва Харконненов. Замученная пытками… кто знает, чем еще? Никогда он не увидит ее вновь, ее «сладкий Данкан».
— Боже, как бы я хотел убить одного из них прямо сейчас, — простонал Данкан.
И опять он сосредоточил взгляд на Лусилле. Сквозь слезы ее черты расплылись и это облегчило сравнение. Лицо Лусиллы имело те же черты, что и лицо леди Джессики, возлюбленной Лито Атридеса. Данкан взглянул на Тега, опять на Лусиллу, стряхнув этим движением слезы с глаз. Лица из памяти расплывались и сливались в эту настоящую Лусиллу, стоявшую перед ним. Сходство… но никогда не то же самое. Никогда не то же самое.
ГЕНОНОСИТЕЛЬНИЦА.
Он догадался. Чистая ярость Данкана Айдахо вспыхнула в нем.
— То, чего ты хочешь, это мой ребенок в твоем чреве, Геноносительница? Я знаю, вы не просто так называетесь Матерями.
Лусилла ответила, голос ее был холоден:
— Мы обсудим это в другое время.
— Давай обсудим это в подходящем месте, — предложит Данкан. — Может быть, я спою тебе песенку. Не такую хорошую, какую мог бы спеть Гурни Хеллек, но достаточно хорошую, чтобы приготовить тебя к небольшому развлечению в постели.
— Ты находишь это забавным? — спросила она.
— Забавным? Нет, но я вспомнил о Гурни. Скажи мне, башар, его тоже воскрешали из мертвых, да?
— Во всяком случае, мне это не известно, — ответил Тег.
— Ах, вот был певец! — проговорил Данкан. — Он мог убить вас, распевая, и при этом ни разу не сфальшивить.
Сохраняя все ту же ледяную манеру, Лусилла сказала:
— Мы, Бене Джессерит, научились избегать музыку. Она пробуждает слишком много ненужных чувств. Чувств памяти, разумеется.
«Вполне понятно, она хочет вызвать пугливое благоговение, косвенно напоминая таким образом об Иных Памятях и других силах Бене Джессерит».
Но Данкан только громче рассмеялся.
— Просто стыд, — сказал он. — Вы так много теряете в жизни.
И он начал мурлыкать старый мотив Хеллека:
«Взгляни на друзей, на дружбу прежних дней…»
Его ум возвращался к этим новым ощущениям возрожденных воспоминаний и опять он почувствовал жадное прикосновение чего-то могущественного, что лежало захороненным внутри него. Чтобы это ни было, это было жестоким, и касалось это Лусиллы, Геноносительницы. В своем мозгу он ярко видел ее мертвой и тело ее — плавающим в крови.
~ ~ ~
Люди всегда хотят чего-то большего: непосредственной радости или более глубокого чувства, называемого ими счастьем. Это один из секретов, с помощью которых ми приводим в жизнь наши проекты. Это ЧТО-ТО БОЛЬШЕЕ, предположительно, увеличивает власть над людьми, не способными дать ему имя или (что намного чаще) даже не подозревающими о его существовании. Большинство людей, бессознательно реагирует на такие скрытые силы. Таким образом, нам надо только вызвать к существованию просчитанное ЧТО-ТО БОЛЬШЕЕ, определить его и придать ему форму, и тогда люди последуют за нами.
Вместе с молчаливым Ваффом, следовавшим примерно в двадцати шагах впереди, Одраде и Шиэна шли рядом с хранилищем спайса по дороге, густо поросшей по краям сорняками. Все они переоделись в одеяния пустыни — поблескивающие стилсьюты. Сквозь ячейки серой нульплазной ограды, окружавшей двор рядом с ними, пробивались пучки травы и ватные семя-коробочки растений. Они вызывали у разглядывавшей их Одраде мысли о жизни, старающейся пробиться сквозь человеческое вмешательство. Позади них приземистые здания, которыми оброс Дар-эс-Балат, пеклись на солнце раннего дня. Горячий сухой воздух обжигал горло, если она вдыхала слишком глубоко. У Одраде кружилась голова и внутри все бунтовало. Ее мучила жажда. Она шла, как бы балансируя на краю пропасти. Ситуация, которую она сотворила по приказанию Та разы, могла взорваться в любой момент.
«До чего же все хрупко!»
Пока три силы уравновесились, не поддерживая друг друга, но объединенные мотивами, при изменении которых рухнул бы весь союз. Воины, посланные Таразой, не успокаивали Одраде. Где же Тег? Где Бурзмали? И кстати, раз уж об этом речь, где гхола? Ему бы уже следовало быть здесь. Почему ей приказано затормозить все?
Сегодняшняя затея наверняка все притормозит! Хотя на ней благословение Таразы. Одраде подумала, что эта вылазка в пустыню к червям, может затормозить ее навечно. Да еще и Вафф. Если он выживет, достаточно ли он наберет данных, чтобы сложить картину?
Несмотря на обработку лучшими ускорителями заживления тканей, используемых Орденом, Вафф говорил, что его руки до сих пор болят там, где Одраде их перебила. Он не жаловался, он просто сообщал информацию. Он представлялся принявшим их хрупкий союз, даже изменения, которые были наложены жрецами Ракиса. Нет сомнений, он спокоен, пока один из его Лицевых Танцоров занимает место Верховного священника под личиной Туека. Но Вафф твердо настаивал на ускорении получения обещанных Бене Джессерит Выводящих Матерей, придерживая выдачу своей части в их сделке.
— Всего лишь небольшая задержка, пока Орден рассмотрит новое соглашение, — объясняла ему Одраде. — Тем временем…
Сегодня и есть это «тем временем».
Одраде отогнала свои дурные предчувствия, стараясь проникнуться духом их приключения. Ее очень занимало поведение Ваффа, особенно реакция на встречу с Шиэной: опасливость, замешанная на благоговении.
«Служанка его Пророка».
Одраде поглядела на девушку, шедшую, как положено, рядом с ней. Вот настоящий рычаг для того, чтобы все события развивались по плану Бене Джессерит.
Одраде была полна возбуждения, наблюдая в этой религиозной обстановке за тлейлаксанцем, чью защитную маску, долгие тысячелетия скрывавшую истинное лицо, удалось приоткрыть Ордену. Наблюдения за фанатичной «истинной верой» Ваффа, все более проявлявшейся с каждым шагом по крупному песку пустыни, наполняли Одраде радостью удачливого исследователя-натуралиста.
«Нам следовало бы догадаться раньше, — думала Одраде. — Манипуляции нашей собственной Защитной Миссионерии должны были бы нас надоумить, что делают тлейлаксанцы: блюдут себя для самих себя, все эти долгие-предолгие тысячелетия не допуская никаких вторжений извне».
