– Я не обязан говорить то, что ты и так знаешь.
– Не умирай, – попросил Сэл.
– Я тронут, – сказал Виталий. – Но разве ты не видишь? Я хочу умереть. Я свое отработал. Я выжат. Я отправился на войну, мы сражались и победили, а потом Эндер Виггин победил, и все жукеры умерли. Внезапно я перестал быть солдатом. А я был солдатом. Не бюрократом. Определенно не губернатором. Я был адмиралом, я был командиром, это был мой долг, и я его выполнил.
– Мое чувство долга не настолько сильное.
– Я не о тебе сейчас говорю, черт бы тебя побрал! Ты волен делать все, что заблагорассудится. Я говорю о себе. Говорю, что ты скажешь на моих долбаных похоронах!
– А-а.
– Я не хотел быть губернатором. Я ждал, что погибну в войне, но, по правде говоря, я думал о будущем не больше тебя. Мы прилетели на эту планету, нас готовили выживать на этой планете – в колонии жукеров… Но я думал, что это будет твоей заботой и заботой прочих ученых, а сам я буду командовать сражением, биться с ордами жукеров, приходящих из-за холмов, подкапывающихся под нас. Ты не представляешь, какие кошмары меня терзали по поводу позиций, расчистки местности, ее удержания. Я опасался, что нам не хватит боеприпасов всего мира. Думал, мы обречены.
– Эндер Виггин тебя разочаровал.
– Да. Маленький эгоистичный курсантик. Я солдат, а он выдернул войну у меня из-под ног.
– И за это ты его полюбил.
– Я выполнял свой долг, Сэл. Выполнял свой долг.
– Так и я свой выполнял, – заметил Сэл. – И за твой браться не хочу.
– Возьмешься, когда я упокоюсь.
– Тебя здесь не будет, так что ты этого не узнаешь.
– У меня есть надежды на послежизнь, – произнес Виталий. – Я не ученый, мне позволительно так говорить.
– Многие ученые верят в Бога, – сказал Сэл. – Уж во всяком случае, большинство здешних.
– Но ты не веришь, что я буду жив и узнаю, что ты делаешь.
– Мне нравится думать, что Бог найдет для тебя более интересные дела. Кроме того, небеса на этой планете – небеса жукеров. Надеюсь, Бог позволит той части тебя, которая будет жить дальше, вернуться в те небеса, куда уходят все люди.
– Или в преисподнюю, – сказал Виталий.
– Я и забыл, какие вы, русские, пессимисты.
– Это не пессимизм. Я просто хочу оказаться там, куда ушли все мои друзья. Там, где сейчас этот старый ублюдок, мой папаша.
– Он тебе не нравился, но ты хочешь быть с ним?
– Я хочу дать в глаз старому алкашу! А потом мы с ним пойдем на рыбалку.
– Значит, для рыбы это точно не рай.
– Это будет персональный ад для каждого. Но в нем будут свои положительные стороны.
– Как и в нашей жизни здесь, – заметил Сэл.
Виталий рассмеялся:
– Солдатам не стоит браться за теологию.
– Ксенобиологам не стоит браться за управление.
– Спасибо, что на смертном одре удручил меня сомнениями.
– Всегда рад развлечь! А сейчас, если ты не против, мне пора кормить хрюшек.
Сэл ушел, а Виталий остался лежать, раздумывая, стоит ли ему встать и лично отправить письмо.
Нет, решение было правильным. Ему не хотелось заводить с Эндером новый разговор. Пусть он получит письмо, когда на него будет уже поздно отвечать, – таков был план, и он нравился Виталию. Эндер – толковый парень, хороший мальчик. Он сделает все, что нужно. Не хочу, чтобы он спрашивал моего совета: во-первых, он в нем не нуждается, а во-вторых, он мог бы ему последовать.
13
В ответ на: Ты получишь это после моей смерти
Дорогой Эндер,
я прямо написал это в поле темы. Никаких вокруг да около. Я составляю это письмо, чувствуя смерть. Я организовал дело так, что письмо уйдет после того, как мы с ней ударим по рукам.
Полагаю, моим преемником станет Сэл Менах. Он не хочет для себя этой должности, но его многие любят и ему доверяют, а это жизненно важно. Он не станет цепляться за кресло в твоем кабинете после твоего прибытия. Но если преемником станет кто-то другой, тогда тебе придется справляться с этим самостоятельно, и я желаю тебе удачи.
Ты знаешь, как сложно было выстоять нашему маленькому сообществу. В течение тридцати шести лет мы жили и решали, кому с кем вступать в брак. Новое поколение уже восстановило половое равновесие; есть внуки, которые почти достигли репродуктивного возраста. А теперь прилетит твой корабль, и внезапно наше население вырастет в пять раз, и лишь один из пяти будет частью изначальной группы. Это будет сложно. Все поменяется. Но я верю, что хорошо тебя узнал, и если я прав, тогда моим людям будет нечего опасаться. Ты поможешь новым колонистам привыкнуть к нашим традициям в тех случаях, когда наши традиции имеют смысл здесь, на Шекспире. Ты поможешь моим людям привыкнуть к новым колонистам в тех случаях, когда традиции Земли будут иметь смысл.
В каком-то роде, Эндер, мы с тобой одного возраста – или, по крайней мере, находимся на одинаковой стадии развития. Мы давным-давно оставили свои семьи. С точки зрения всего мира мы шагнули в открытую могилу и растворились в небытии. Для меня это было жизнью после смерти: карьера после прежней карьеры подошла к концу, жизнь после прежней жизни тоже подошла к концу. И она удалась! Это был просто рай. Опасный, пугающий, победный – и, наконец, мирный. Мой друг, пусть и для тебя жизнь окажется такой же. Сколько бы она ни длилась, пусть тебя радует каждый ее день.
Я никогда не забывал, что обязан тебе нашей победой, а потому и этой второй жизнью, – тебе и другим детям, которые направляли нас в той войне. Еще раз спасибо, которое я произношу стоя одной ногой в могиле.
С любовью и уважением,
– Мне не нравится, чтo ты вытворяешь с Алессандрой, – сказала Валентина.
Эндер оторвался от документа, который читал:
– А что я такого вытворяю?
– Ты прекрасно знаешь, что ты влюбил ее в себя.
– Неужели?
– Не прикидывайся, будто понятия об этом не имеешь! Она смотрит на тебя как голодный щенок.
– У меня никогда не было собаки. В Боевой школе не было места командным талисманам, и бродячих там тоже не водилось.
– И ты намеренно заставил ее влюбиться.
– Если бы я мог по желанию влюблять в себя женщин, мне стоило бы разливать это умение по бутылкам и богатеть на Земле.
– Ты заставил влюбиться не женщину, а эмоционально зависимую, застенчивую, закомплексованную девочку, а это легко сделать. Все, что от тебя потребовалось, – быть с ней чрезвычайно милым.
– Ты права. Не будь я таким эгоистом, мне следовало навешать ей оплеух.
– Эндер, ты говоришь со мной! Думаешь, я не обращала внимания? Ты выискиваешь любую возможность, чтобы ее похвалить. Ты спрашиваешь ее совета по самому мелкому поводу. Постоянно благодаришь ее ни за что. И ты ей улыбаешься. Тебе кто-нибудь говорил, что твоя улыбка может плавить сталь?
– На космическом корабле это может стать проблемой. Постараюсь улыбаться пореже.
– Ты включаешь ее, словно… словно межзвездный двигатель! Эта улыбка, твое лицо… словно ты вынимаешь из себя душу и вручаешь ей в руки.
– Вэл, – сказал Эндер. – У меня здесь довольно важное письмо. Что ты хочешь сказать?
– Что ты собираешься с нею делать теперь, когда она принадлежит тебе?
– Мне никто не принадлежит, – ответил Эндер. – Я никогда к ней не прикасался – буквально. Не пожимал рук, не хлопал по плечу – ни-че-го. Никакого физического контакта. Я не флиртовал с нею. Никаких сексуальных подтекстов, никаких хохмочек. И еще я не оставался с нею наедине. Месяц за месяцем ее мать пытается оставить нас вдвоем, я просто на это не иду. Даже если приходится довольно-таки по-хамски выходить из комнаты. Что конкретно из этого списка заставило ее влюбиться в меня?
– Эндер, я не люблю, когда ты мне врешь.
