Протискиваясь через толпу, Окна Падают На Воробьев думала о своей матери. Та сейчас в безопасности, заперлась у себя в номере и шагу за дверь не ступит, пока не придет время отправляться на Сатурн. Отец, может быть, рискнет пару раз выглянуть наружу. Но бояться они не перестанут, и она, кажется, начинала понимать почему.
Неужели, кроме нее, на этих улицах больше нет землян? Быть не может! Практически все мега-крейсеры делают остановку на Луне, прежде чем отправиться к далеким планетам. А Зона первого ЛЭМа все-таки историческое место, хоть и замусоренное до полной непотребности. Наверняка здесь бродят какие-нибудь туристы или всем уже плевать на историю? В школе всего лишь треть одноклассников знали, что, собственно, означает Зона первого ЛЭМа. Большинство считали, что это просто район на Луне, где сосредоточено несколько десятков казино — собственно, так оно и есть.
Вдали, за сверкающими неоном на фоне красного неба казино и отелями, виднелся длинный, вытянутый горизонтально силуэт, похожий на гигантского осетра, не меньше километра в длину. Мега-крейсер покоился на бетонной опоре размером с небоскреб, весь окутанный стальными трубами в мерцающих алых огоньках. «Грейдлианская хризантема» заправлялась ульзаталлизином, который выкачивают из недр Луны. Лунный ульзаталлизин — единственное топливо, на котором огромные мега-крейсеры и подобные им корабли могут долететь до Плутона и обратно. Ради него, в первую очередь, люди и стали селиться на Луне. Вся экономика Луны вращается вокруг ульзаталлизина. Никто толком не знает, что это такое, но мощь в нем таится неимоверная. Ульзаталлизин открыл для человечества Солнечную систему. Божественный нектар. Святая вода. Ветер в парусах десяти тысяч кораблей, мчащихся на невообразимых скоростях, выход из колыбели, которую сами же люди безнадежно загадили мусором, промышленными отходами, собственными глупостью и эгоизмом.
От башни к брюху «Грейдлианской хризантемы» тянулись бесчисленные трубки и шланги. Питательная пуповина. Между шлангами сновали тучи колибри, ничуть не смущаясь присутствием в небе этой хитроумной конструкции. Окна Падают На Воробьев не знала, сколько ульзаталлизина помещается в баках гигантского крейсера. Все корабли, отправляющиеся к отдаленным планетам, вынуждены останавливаться на Луне для последней дозаправки. Дальше горючего взять будет негде.
По всей вероятности, именно здесь они берут на борт и своих таинственных стопроцентно лунных пилотов.
Человек, мимо которого она как раз проходила, вдруг упал на спину. В глазах у него полопались сосуды, из носа текла кровь. Из ближайшей забегаловки доносился смех. Неподалеку от пьяного сидела на краю тротуара пожилая женщина и плакала так сильно, что тушь с ресниц текла двумя черными ручейками по морщинистым щекам. Рядом сидел парень в женском наряде, с белокурым париком и мини-юбкой. Он, кажется, утешал женщину, а она, давясь всхлипами, бормотала, что всё, ну просто всё как есть проиграла в очко.
К земной девочке подбежала еще какая-то женщина — проститутка, судя по одежде, не говоря уже о приколотом на груди официальном значке, подтверждающем, что она занимается своей профессией вполне законно и безопасна с медицинской точки зрения.
— Золотце, не знаешь, который час? У меня часы сломались.
Окна Падают На Воробьев испуганно глянула на часы и только тут сообразила, что они все еще показывают земное время.
— Я… ну… понимаете, мои часы…
Она сама удивилась своему страху. Проститутка, потеряв терпение, обратилась к другому прохожему — высокому, в поношенном смокинге и с правильными часами.
У девочки с Земли голова шла кругом. Вокруг толпились взрослые — вонючие, неопрятные, пьяные, скучающие, отчаявшиеся. Они были отвратительны… Все здесь было отвратительно. Вдруг расхотелось осматривать первый космический корабль с Земли, тот самый ЛЭМ или как там его называют. Скорей бы вернуться в безопасность гостиничного номера, к родителям, и лечь спать, а утром продолжить бессмысленное путешествие к Сатурну, злясь, что пропускает замечательную вечеринку. Брат с сестрой наверняка позвали в их тесную квартирку целую кучу приятелей. «Ненавижу свою жизнь! — кипела Окна Падают На Воробьев. — Ненавижу родителей, и Луну ненавижу, и эту экскурсию дурацкую…»
Она прошла еще метров пять, и все изменилось. Перед ней открылась площадь в окружении небоскребов-казино. А посреди площади торчало нечто, похожее на сильно помятого паука, у которого осталось всего три ноги из восьми. Искореженный шестиугольный аппарат. Первый ЛЭМ — или, по крайней мере, то, что от него осталось.
Ему было больше двух тысяч лет. Мимо брели толпы людей, не обращая на него особого внимания. Скособоченная кучка металлических деталей казалась крошечной в мерцании городских огней. Вокруг ЛЭМа копошились в мусорных кучах колибри. Большая часть прохожих явно и знать не знала, что это за металлолом.
Подойдя ближе, Окна Падают На Воробьев заметила, что на остов древнего корабля карабкаются какие-то подростки, примерно ее ровесники. Только не туристы.
И тут она увидела его. Ее поразило, что он болтает с другими мальчишками, как будто ничем от них не отличается. На самом деле он был другой. Повыше ростом, худой, почти тощий, в белой пластиковой куртке — высший шик среди подростков, хоть на Земле, хоть на Луне. Земной девочке он показался потрясающе красивым: высокие скулы, решительный подбородок, ястребиный нос и густые растрепанные волосы, не настолько длинные, чтобы скрыть очки системы Шмильядзано с фиолетовыми линзами. Он вместе со всеми залезал на памятник древней космонавтики и спрыгивал вниз. Окна Падают На Воробьев двинулась к нему, как во сне, точно была сделана из железа, а он был притягивающим ее магнитом.
Подумаешь, какой-то пилот в шлеме, закрывающем лицо! Перед ней был настоящий живой стопроцентно лунный мальчик, и она твердо решила с ним познакомиться.
Глава 5
Иеронимуса окружали совершенно незнакомые школьники. Он знал их в лицо, не более. Некоторые с любопытством на него таращились.
Школа организовала для учеников экскурсию в Зону первого ЛЭМа. Группу человек в сто запихали в автотрансп — по большей части середнячков, хотя были одно-два исключения. Дебилы — одноклассники Иеронимуса по коррекционной математике и физике — тоже должны были ехать, но по дороге к автотранспу они почти все разбежались, а очередной временный преподаватель не сумел их удержать. Поехали, кроме самого Иеронимуса, только двое: Клеллен и Брейгель. Они сидели в самом хвосте. Брейгеля редко можно было увидеть среди «нормальных» учеников, и вне своей привычной среды он как-то притих. Клеллен держалась куда более непринужденно. Сняв на сей раз бигуди, она смазала волосы гелем и уложила в сложную прическу из влажно поблескивающих завитков. Клеллен то подходила и заговаривала с незнакомыми учениками, то присаживалась рядом с Иеронимусом и Брейгелем и, надувшись, бросала: «Эй, на что уставился?» — каждый раз, как замечала чей-нибудь взгляд. Их сторонились. Иеронимус то и дело различал среди общего шума: «Дебилы! С ума сойти, к нам сунули дебилов!»
Обычно поездка по шоссе от семьсот семьдесят седьмой школы до Зоны первого ЛЭМа занимала часа полтора. Правда, движение сегодня было довольно оживленное, а в одном месте их задержали на двадцать минут — чуть дальше произошла авария. Явилась дорожная полиция и несколько машин «скорой помощи». Когда наконец разрешили проехать, школьники могли наблюдать жуткую картину: три искореженных автомобиля, россыпь битого стекла, столбы черного дыма над полыхающими лужами горючего, а на обочине — пять зловещих холмиков накрыты простынями в кровавых пятнах. Ясно было, что это за холмики, — из-под коротких простыней торчали ноги погибших.
Пока школьный автотрансп проезжал мимо, у окна зависла колибри — ярко-белая, похожая на заводную игрушку. Размером с собаку. Медики «скорой» еле успевали отгонять надоедливых птиц от места трагедии.
