— Нельзя смотреть в глаза дьяволу! А у него дьявол в глазах. Все стопроцентные — черти. Они сами не знают, но это точно черти!
— Неправда! Я знаю, и ты знаешь, Лестер просто обкурился. Они с еще двумя лохами курили базз в подсобке, он перебрал и помер.
— Это в полиции так сказали, а я совсем другое слышал.
— Что ты слышал, ну что?
— Этот парень, который в очках, уже несколько человек угробил. Его в наказание к нам перевели.
— Да ну, не верю! Его, наверное, к нам сунули из-за плохих отметок по матике. Как и нас с тобой. У нас тоже с матикой полный песец.
— Спорим, все у него нормалёк с матикой! И вообще, эти очкастые кого хочешь могут убить, полиция и слова не скажет, потому что тут дьявол замешан. Дьявол всегда так устроит, что с виду все тип-топ. А потом, они убивают тех, кого и так не любят. Придурков вроде Лестера. Думаешь, по нем кто-нибудь скучает? Я его терпеть не мог, засранца. Я рад, что он сдох, но к очкастому и близко не подойду. Он одним взглядом убить может, у него дьявольский цвет в глазах!
— Слушай, у тебя уже завихрения.
— Может, и завихрения, но я всегда черта узнаю. Этот парень — он черт и есть. Его к нам прислали как приманку, вроде сыра в мышеловке. Чистку провести, поубивать уродов вроде Лестера, и ничего ему за это не будет, потому что его защищает дьявол в сговоре с нашим глюкнутым директором.
Иеронимус поскорее вернул очки на место и только тогда посмотрел, уже точно зная, что произошло.
Лестер — тот мальчишка, который требовал снять очки, — лежал на полу мертвый. Глаза его были широко раскрыты, на лице навечно застыло выражение дикого ужаса. Еще двое мальчишек медленно отползали на четвереньках. Один из них плакал и что-то неразборчиво бормотал, другой так же невнятно молился. На грязном линолеуме шахматной расцветки валялись опрокинутые стулья. Ползущий мальчишка остановился, обернулся и сел с совершенно опрокинутым лицом, отрешенным, как у снулой рыбы в магазине. Он завыл на одной ноте — громко и с таким отчаянием, какого Иеронимус никогда не слышал от человеческого существа. Другие ученики сгрудились у дальней стены, сами не свои от страха и в кои-то веки молча.
Иеронимус посмотрел на покойника. Нечто похожее случалось и раньше: к нему цеплялись, донимали, срывали очки… Только до смертельных случаев пока не доходило.
Вскоре прибыли директор школы, двое полицейских и судмедэксперт. Потом появился серебристый механический человек — робот-спасатель. Он вступил в класс грациозно, словно балетный танцор, обратил к перепуганным ученикам гладкое лицо, без глаз, рта и носа, и, тихо жужжа, принялся сканировать, измеряя пульс и оценивая состояние нервной системы — проверял, не слишком ли человеческие детеныши травмированы смертью одноклассника. Робот был такой блестящий, что в его лицо и тело можно было смотреться, как в зеркало. Судмедэксперт взял образцы крови у Иеронимуса, у погибшего и у тех двоих — второй забился в какой-то замызганный угол. Образцы поместили в небольшую портативную машинку для немедленного анализа.
Следователь пристально посмотрел на Иеронимуса и обратился к директору:
— Вы позволяете подобным тварям учиться вместе с обычными школьниками?
— Таков закон. Мы должны способствовать их интеграции в ученическую среду.
— Я впервые сталкиваюсь с тем, чтобы от этого умирали.
— От чего?
— Вы знаете, о чем я говорю.
— А, о цвете, которого не существует…
Следователь снова мрачно посмотрел на Иеронимуса. Иеронимус ответил таким же злобным взглядом. Следователь выглядел очень странно. Лицо его казалось потным и словно бы сделанным из пластика, будто кто-то попробовал слепить очень реалистичную маску, но ничего не получилось, потому что в маске оказалось слишком жарко и неудобно. Вышла жалкая подделка — лицо манекена с шевелящимися губами и злым, печальным глазом. От полицейского пахло ланолиновой мазью. В целом неприятное впечатление. Этого человека никто не любил. Коллеги его терпеть не могли, но он был специалистом по таким именно случаям, как этот. В настоящую минуту лейтенанта Догуманхеда Шмета крайне беспокоило, что опасное существо с нечеловеческими глазами до сих пор не в наручниках.
Какой-то полицейский записал показания Иеронимуса. Других учеников тоже допросили, но они, само собой, дали двадцать пять абсолютно разных версий случившегося.
Да и какая разница, что думают эти малолетние психи? Все происшедшее фиксировалось установленной в классе камерой видеонаблюдения. На записи совершенно ясно видно, как Иеронимуса толкали, а потом набросились на него. Двое мальчишек держали стопроцентного за руки, а погибший, ученик по имени Лестер, стащил с него очки.
Судмедэксперт зачитал следователю результат анализа, появившийся на крошечном старомодном экранчике.
— Так, у покойника в крови отмечен высокий процент базза, а также незначительные следы Е-девяносто четыре. Разгулялся пацан… Все указывает на превышение дозы. Тех двоих нужно немедленно в больницу, а у очкарика все чисто.
Следователь спросил:
— Вы можете определить, чем вызвано превышение дозы у погибшего?
— Безусловно. Оно вызвано тем, что мальчик принял большую дозу наркотика под названием базз, да еще и смешал его с Е-девяносто четыре. Редкостная дурость.
Следователь ткнул пальцем в Иеронимуса.
— Видите вы это?
Судмедэксперт зачесывал реденькие черные волосы на лысину, как это веками делают мужчины, и очень тщательно подбирал слова.
— Я вижу мальчика, приблизительно лет четырнадцати.
— Вам известно, что здесь случилось. Будьте добры, отметьте в своем отчете, что, хотя очки были сняты непреднамеренно, именно четвертый основной цвет глаз спровоцировал действие наркотика в крови любителя острых ощущений, который сейчас отправится в морг.
— Официально четвертого основного цвета не существует.
— Мне безразлично, существует он, по-вашему, или нет. Я хочу услышать от вас подтверждение того, что передоз у мальчика был вызван четвертым основным цветом.
— Передоз был вызван приемом запрещенных наркотиков в большом количестве. В крови погибшего не наблюдается веществ, хотя бы отдаленно свидетельствующих о воздействии каких бы то ни было визуальных факторов. Я не намерен включать в отчет ненаучные подробности, которые не соответствуют истине и не могут использоваться при расследовании данного дела. К тому же с точки зрения закона четвертого основного цвета не существует.
Лейтенант Шмет недовольно обернулся к спасательному роботу.
— Белвин! Ко мне! — рявкнул он.
Белвин, серебристое чудо биоинженерии и хромированного минимализма, изящной походкой приблизился к лейтенанту.
— Слушаю, лейтенант Шмет.
— Белвин, просканируй, пожалуйста, мертвого мальчика и вон то существо в очках.
— Лейтенант, выражение «существо», строго говоря, не вполне верно с юридической точки зрения, когда речь идет о школьнике в защитных очках системы Шмильядзано.
— Ладно, неважно. Просканируй обоих и скажи мне, в какой мере смерть мальчика связана с тем, что он подвергся воздействию четвертого основного цвета.
— Прошу прощения, лейтенант, но основных цветов всего три: желтый, красный и синий.
— Белвин, ты знаком с таким явлением, как лунарный офтальмический символяризм?
— В известной мере. При проведении спасательных операций, если у жертвы пожара или другого несчастного случая окажутся очки системы Шмильядзано, мне предписано проследить, чтобы очки постоянно находились на лице. Мне непонятно, с чем связано подобное требование, однако я запрограммирован на строгое выполнение данной директивы.
— Не надо мне тут о пожарах! Белвин, будь любезен, просканируй кору головного мозга и зрительные нервы покойника. Имеются ли разрывы в перцептивной цепи, указывающие на травматичное воздействие четвертого основного цвета?
— Лейтенант Шмет, я рад помогать вам в любых спасательных операциях. Однако, боюсь, при сборе улик от меня мало пользы. Результаты моего сканирования лишь подтверждают вывод моего коллеги-человека: смерть школьника наступила из-за повышенного содержания запрещенных химических веществ в крови. Ваше предположение о том, что смертельная травма учащемуся нанесена неким невообразимым цветом, является сугубо гипотетическим, а с точки зрения закона — совершенно необоснованным. Мое взаимодействие с представителями человеческого рода регулируется положениями закона, согласно которым четвертого основного цвета не существует. Моему пониманию недоступно, как можно ссылаться на несуществующий цвет при проведении уголовного расследования. Я говорю это не просто как машина, а как машина, которой глубоко симпатична ваша любознательность при решении данной загадки. Сам я, не будучи живым организмом, цветов совсем не различаю, но, думаю, если бы различал, это стало бы для меня настоящим потрясением. Для меня цвета и оттенки — не более чем теоретические данные спектрального анализа, который, кстати сказать, убеждает меня в том, что основных цветов ровно три, как и положено по закону. Предполагая иное, вы сами нарушаете закон, и если будете упорствовать, возможно, вам придется арестовать самого себя за то, что ведете с гражданским населением разговоры о цвете, законодательно запрещенном к обсуждению.
