Я чувствую, что он начинает малость паниковать.
Выкидываю нож из рукава на ладонь:
– Держи его.
Бритва сразу все понимает. Он хватает лейтенанта. Боб особо не сопротивляется. Я беспокоюсь, что он может войти в шоковое состояние. Если это произойдет, все кончено.
В кабине темновато, да и у Бритвы не получается зафиксировать пилота в идеально неподвижном положении. Поэтому я говорю Бобу, чтобы он замер, иначе я могу случайно задеть спинной мозг и к перелому пальца прибавится паралич. Достаю гранулу и выбрасываю ее на бетон, после чего задираю голову Боба назад и шепчу в ухо:
– Я не враг, и я не стала Дороти. Я такая же, как ты…
– Только лучше, – заканчивает за меня Бритва, потом смотрит в окно и говорит: – Эй, Рингер…
Я вижу их: фары светят, как две сверхновые звезды.
– Они едут, и, когда приедут, они нас убьют.
Боб сморит мне в глаза, и слезы боли текут по щекам.
– Ты должен мне верить, – говорю я.
– Или она сломает еще один палец, – добавляет Бритва.
Боб судорожно всхлипывает. Он баюкает поврежденную руку, его колотит, по шее за футболку тонкой струйкой бежит кровь из пореза.
– Бесполезно, – шепотом говорит Боб. – Нас запросто собьют.
Я подаюсь вперед и прижимаю ладонь к его щеке. Он не отшатывается, – наоборот, замирает. Я сама не понимаю, зачем к нему прикасаюсь и что должно после этого случиться, но чувствую, как внутри меня что-то происходит. Я словно бутон цветка, который открывается навстречу лучам солнца. Мне становится холодно. Шея горит, а правый мизинец пульсирует в одном ритме с сердцем. На глаза от боли наворачиваются слезы. От его боли.
– Рингер! – рявкает Бритва. – Какого черта ты делаешь?
Я передаю свое тепло человеку, к которому прикасаюсь. Я гашу огонь. Я снимаю боль. Я убираю страх. Его дыхание становится ровным, тело расслабляется.
– Боб, – говорю я, – нам действительно надо отсюда убираться.
И через две минуты мы так и делаем.
72
Когда мы взлетаем, внизу с визгом затормаживает грузовик, из кабины выходит высокий мужчина, его лицо изрезано черными тенями, которые созданы ослепительными прожекторами, но мое зрение усилено, и я вижу глаза. Яркие и пустые, как у той вороны в лесу, только не черные, а голубые. Наверняка это игра света и тени, но мне кажется, что он слегка улыбается.
– Не набирай высоту, – приказываю я Бобу.
– Какой курс?
– На юг.
Вертолет кренится, и земля летит нам навстречу. Я вижу горящий склад боеприпасов, мигалки пожарных машин и рекрутов, копошащихся вокруг, как муравьи. Мы пролетаем над рекой, черная вода искрится в лучах вращающихся прожекторов. Лагерь остался за спиной, теперь он похож на оазис света в пустыне черной зимы. Мы ныряем в темноту и летим в шести футах над верхушками деревьев.
Я пересаживаюсь на место рядом с Чашкой, наклоняю малышку к себе и убираю ее волосы с шеи. Надеюсь, мне больше не придется через это проходить. Когда все сделано, я рукояткой ножа давлю гранулу.
В наушниках слышу дребезжащий голос Бритвы:
– Как она?
– Вроде нормально.
– А ты?
– Хорошо.
– Потери?
– Минимальные. А у тебя?
– Ни царапины, гладенький, как попка новорожденного.
Я опускаю Чашку обратно на сиденье, встаю и открываю отсек, где нахожу парашюты. Пока я их проверяю, Бритва болтает без умолку:
– Не хочешь ничего мне сказать? Например: «Спасибо, Бритва, за то, что после того, как я врезала тебе по горлу и вообще вела себя как последняя стерва, ты спас мою задницу от бессрочного рабства у пришельцев». Что-нибудь в этом духе? Понимаешь, это ведь не просто детские забавы с бейсболом и шахматами, с придуманными правилами и секретными кодами, со слабительным в пудинге и похищенным пилотом, которому можно легко ломать пальцы. Почему бы не сказать: «Слышь, Бритва, без тебя я бы не справилась, ты молодец». Что-то вроде этого. Не обязательно слово в слово, лишь бы выразить настроение.
– Почему ты это сделал? – спрашиваю я. – Что заставило тебя поверить мне?
– Ты рассказала про детей… что их превращают в бомбы. Я поспрашивал там-сям. А потом глазом не успел моргнуть, как оказался в кресле «Страны чудес». Потом меня отправили к коменданту. Он весь изошелся на дерьмо из-за твоих слов и запретил мне разговаривать с тобой, потому что не мог запретить слушать тебя. И чем больше я об этом думал, тем острее чуял вонь. Нас натаскивают убивать гадов и начиняют карапузов инопланетной взрывчаткой? Кто эти ребята? А потом пошли такие вопросы: а сам-то я кто? Это нарастало с каждым днем, прямо настоящий экзистенциальный кризис. Что меня вытащило, так это математика.
– Математика?
– Ага, математика. Вы же, азиаты, лучше всех сечете в математике.
– Не будь расистом. И я только на три четверти азиатка.
– Три четверти. Видишь? Математика. Все сводится к простому сложению. Не складывается как-то. Хорошо, может, нам повезло и мы добыли «Страну чудес». Даже самые супер-пуперские инопланетяне могут облажаться. Никто не совершенен. Но мы не только стянули у них программу. У нас есть их бомбы, следящие и убивающие имплантаты. Сверхтонкая система наноботов… и даже технология для их обнаружения. Да если на то пошло, у нас их оружия больше, чем у них самих! Но реально меня тряхнуло в тот день, когда тебя накачали и Вош сказал, что они врали нам об этих организмах, прикрепленных к мозгам людей. Просто невероятно!
– Потому что если это обман…
– Тогда все обман.
Земля под нами укрыта белым одеялом. Горизонт невидим в темноте, его нет. Все обман. Я вспомнила, как отец сказал, что теперь я одна из них. Инстинктивно беру Чашку за руку. Это правда.
В наушниках голос Боба:
– Я потерял направление.
– Расслабься, Боб, – говорит Бритва. – Эй, а не Бобом ли звали майора в лагере «Приют»? И вообще, имя Боб рядом с офицерским званием – не смешно ли?
Звучит сигнал тревоги. Я кладу руку Чашки ей на колени и прохожу вперед:
– В чем дело?
– У нас компания, – говорит Боб. – На шесть часов.
– Вертолеты?
– Если бы. Эф-пятнадцать, три штуки.
– Через сколько мы окажемся в зоне досягаемости?
Боб пожимает плечами. Несмотря на холод, его футболка почернела от пота. Лицо блестит тоже от пота.
– От пяти до семи.
– Поднимай нас! – командую я. – На максимальную высоту.
Я хватаю два парашюта и бросаю их Бритве на колени.
– Мы будем прыгать? – спрашивает он.
– Мы не можем вступить в бой и не можем уйти. Вы с Чашкой, тандемом.
– Я с Чашкой? А ты с кем?
Боб смотрит на парашют у меня в руках.
– Я не прыгну, – говорит он и повторяет громче, на случай если я не расслышала или не поняла: – Я не прыгну.
Нет плана без изъяна. В моем плане было место для глушителя по имени Боб: я намеревалась прикончить его до того, как мы покинем вертолет. Теперь все усложнилось. Джамбо я не убила по той же причине, по какой теперь не хотела убивать Боба. Ты убиваешь таких, как Джамбо, убиваешь таких, как Боб, а потом наступает момент, и ты опускаешься в бездну, где существуют те, кто устанавливает бомбы в горле маленьких детей.
Чтобы как-то скрыть свою неуверенность, пожимаю плечами. Швыряю парашют ему на колени:
– Ну, тогда ты, скорее всего, сгоришь.
Летим на высоте пять тысяч футов. Черное небо, черная земля, горизонта нет, все вокруг черное. Как на дне океана. Бритва смотрит на радар, но обращается ко мне:
– Где твой парашют, Рингер?
Я не отвечаю.
– Можешь дать мне шестьдесят секунд до их прибытия? – спрашиваю у Боба.
Боб кивает, а Бритва повторяет свой вопрос.
– Это математика, – говорю я ему, – в которой я секу на три четверти лучше всех. Нас четверо. Они увидят два парашюта, следовательно на борту остается как минимум один. Один или два «Игла» останутся с вертолетом, ну хотя бы до того момента, когда его собьют. Я выигрываю время.
– Почему ты решила, что они останутся с вертолетом?
