доказательства, судья может назначить суд в коронном суде[7] с тремя полагающимися в таких случаях судьями и жюри присяжных. К этому времени мисс Сандаран будет уже работать где-нибудь в Совете казначейства, а может, даже станет королевским адвокатом. Пока что ей надо пройти через все необходимые этапы в своей карьере. Формальности, опять эти формальности…
Мистер Стейн кивнул. Она поднялась и, сверяясь со своими записями, зачитала краткую формулировку обвинения. Тут поднялся Слейд.
– Мои клиенты полностью отрицают это обвинение и со временем будут, безусловно, оправданы, – заявил он.
– Речь пока что идет лишь о продлении срока задержания на неделю, – заметила ему мисс Сандаран.
– Мистер Слейд, секретарь суда хотел знать, собирается ли адвокат просить суд отпустить Прайса и Корниша под залог или на поруки?
Слейд отрицательно помотал головой. Мистер Стейн холодно улыбнулся.
– Очень разумно с вашей стороны. Оставить под стражей еще на неделю. И мы… – Он, щурясь, оглядел присутствующих сквозь полукружья очков. – Запишите, очередные слушания состоятся в пятницу утром на следующей неделе.
Все прекрасно понимали, что это означает. Судья продлит срок еще на неделю и будет продлевать его, сколько потребуется, до тех пор, пока защита и обвинение не подготовят все материалы, чтобы предстать в королевском суде.
Прайса и Корниша, с которых так и не снимали наручников, передали представителям тюремной администрации и увезли в Вилль. Мистер Слейд отправился к себе в контору, зная, что в понедельник утром получит ответ на свою просьбу о временном материальном вспомоществовании. Очевидно, что у его клиентов нет средств для оплаты услуг адвоката, а потому он должен лично обратиться к барристеру одного из четырех «Судебных иннов», [8] чтоб выбить себе хотя бы мизерную оплату.
Джек Бернс вернулся на Доувер-стрит. Письменный стол был завален бумагами. Работы у него скопилось по горло. А что касается дела хромого мужчины, надо было разобраться с несколькими еще нерешенными проблемами.
День пятый – суббота
Мистер Пол Уиллис сдержал свое обещание и приехал в госпиталь в субботу в девять утра. Улучшений в состоянии пациента не наблюдалось, и он уже начал тревожиться не на шутку. Провели повторное сканирование, и нейрохирург занялся изучением его результатов.
Нет, новой гематомы, объясняющей пребывание в коме, не наблюдалось. Сосуды, которые он перевязал во время операции, утечки крови не давали. Так что давить на мозг кровь не могла. Сам мозг вернулся к нормальному объему. Утечек из каких-либо новых источников, ответственных за высокое давление, тоже не было.
И тем не менее внутричерепное давление оставалось слишком высоким, и кровяное давление – тоже. Врача уже начал преследовать типичный для нейрохирургов кошмар. Что, если при избиении пациент получил катастрофические повреждения нейронов головного мозга, не поддававшихся выявлению при сканировании? И если мозговой ствол или кора головного мозга повреждены таким вот необратимым образом, человек навеки останется в коме, будет влачить растительное существование до тех пор, пока не отключат системы жизнеобеспечения или пока его просто не настигнет смерть по каким-либо естественным причинам. Через неделю надо провести тесты, позволяющие оценить состояние ствола головного мозга. А тем временем внизу, в машине, мистера Уиллиса ждала жена. Она с нетерпением предвкушала ленч в Оксфордшире с новыми друзьями, они познакомились с ними во время отпуска на Корфу. Пол Уиллис еще раз взглянул на неподвижного пациента, вздохнул и вышел из палаты.
Хромой мужчина, лежавший в палате интенсивной терапии Лондонского королевского госпиталя, по-прежнему находился очень, очень далеко.
День шестой – воскресенье
Джек Бернс был приверженцем незатейливых удовольствий и страшно любил понежиться в постели по утрам в выходной. Но сегодня не получилось. Ровно в семь пятнадцать зазвонил телефон. Звонил дежурный сержант из «каталажки Доувер».
– Тут пришел один человек. Говорит, что выводит свою собаку гулять рано по утрам, – сказал сержант.
Бернс сонно прикинул про себя, сколько времени может уйти на то, чтоб придушить этого проклятого сержанта.
– Он принес бумажник, – продолжал тот. – Сказал, что собака нашла где-то на свалке, примерно в полумиле от дома.
Тут Бернс сразу проснулся:
– Бумажник? Такой пластиковый, дешевый, черный?
– Да. А вы что, уже видели?
– Задержите его. Попросите немного подождать. Буду через двадцать минут.
Хозяином собаки оказался пенсионер, мистер Роберт Уиттейкер, подтянутый и аккуратный старикан с прямой спиной. Он сидел в приемной и держал обеими руками кружку горячего чая.
Мистер Уиттейкер дал показания, подписал их и ушел. Бернс вызвал по телефону сыскную группу и попросил ее сердитого и вечно мрачного начальника обыскать свалку дюйм за дюймом. И чтоб доложили о результатах к вечеру. Дождя не было дня четыре, но небо затянули тяжелые плотные облака, и он не хотел, чтоб содержимое, выпавшее или выброшенное из бумажника, промокло.
И вот наконец Бернс приступил к осмотру бумажника. Заметил вмятины, оставшиеся от собачьих зубов, сероватую полоску высохшей слюны. Но что еще он может ему рассказать? Инспектор осторожно взял бумажник пинцетом и опустил в пластиковый пакет. Потом позвонил в отдел криминалистики. Нужно снять отпечатки пальцев. Да, знаю, что воскресенье, но дело не терпит отлагательств.
За день поисковики набрали целых восемь цилиндрических контейнеров мусора, собранного со свалки и прилежащих к ней клочков пожухлой травы, что росла вдоль Мандела Роуд. Разборка его затянулась до поздней ночи.
Однако детективы не нашли ничего, что могло бы лежать в бумажнике пострадавшего. А сам бумажник, как заявил мистер Уиттейкер и подтвердил Бернс, был абсолютно пуст.