и сам не понял, как там оказался, почему сел туда вместо Лэйси. Она подходит к водительской дверце и видит меня, окно открыто, я говорю:
— Я могу повести.
Все-таки это моя машина и моя миссия.
— Да? Ты уверен?
— Да-да, все отлично.
Лэйси залезает назад и укладывается на первом ряду сидений.
3 УР. ЧАС ДВЕНАДЦАТЫЙ
02:40. Лэйси спит. Радар спит. Я веду. Дорога пуста. Даже водители грузовиков почти все улеглись спать. Фары едущей навстречу машины я вижу лишь раз в несколько минут. Бен не дает мне заснуть, он сидит рядом, мы болтаем. О Марго.
— Ты думал о том, как мы это самое Ээгло вообще
— Гм, ну, я примерно представляю, где этот перекресток. И там ничего, кроме него, нет.
— И она там сидит в своей тачке, подперев рукой подбородок, и ждет тебя?
— Это бы сильно облегчило мою задачу, — отвечаю я.
— Старик, должен признаться, я несколько беспокоюсь, что… ну, если все получится не так, как ты запланировал… что ты будешь серьезно разочарован.
— Я просто хочу ее найти, — говорю я, потому что так оно и есть.
Я хочу, чтобы Марго была жива и невредима и чтобы наконец она нашлась. Клубочек-то сматывается. А остальное второстепенно.
— Да, но… я не знаю, — не унимается Бен. Я чувствую, что он смотрит на меня взглядом Серьезного Чувака. — Ты просто… помни, что иногда человек на самом деле может оказаться вовсе не таким, каким ты его себе представляешь. Ну, вот я, например, всегда думал, что Лэйси крутая, невообразимая и сексапильная, а теперь, когда мы вместе… восприятие поменялось. Человек становится другим, когда видишь его крупным планом, когда чувствуешь его запах, понимаешь?
— Это я знаю, — говорю я. Я уже осознал, как долго питал насчет Марго ужасные и ложные иллюзии.
— Я просто к тому, что раньше восторгаться Лэйси было просто. Издалека легко испытывать симпатию. Но когда она перестает быть чем-то таким потрясным и недостижимым и превращается, как это сказать, в обычную девчонку, которая ест какую-то фигню, частенько бывает не в духе и любит тобой помыкать — тогда уже приходится любить совершенно другого человека.
Я чувствую, как у меня вспыхивают щеки.
— Ты хочешь сказать, что Марго мне
Я вынужден заткнуться, потому что на границе света фар и тьмы вижу нечто такое, что может нас всех прикончить.
Посреди дороги стоят две безмятежные коровы. Они быстро приближаются, на левой полосе пятнистая, а на нашей — вообще какое-то гигантское создание, даже мой минивен уже, чем она. Корова совершенно неподвижна, она смотрит на нас пустыми глазами. Она абсолютно белая, это просто огромная белая стена, сделанная из коровы, и через нее не перелезешь, под нее не поднырнешь, ее не обогнешь. В нее можно только врезаться. Бен ее тоже увидел — я понимаю это по тому, как он затаил дыхание.
Говорят, что в такие моменты перед глазами проносится вся твоя жизнь, но со мной ничего такого не происходит. У меня перед глазами только эта бесконечная белоснежная шкура, до которой остается всего секунда. Я не знаю, что делать. Нет, проблема-то не в этом. Проблема в том, что вообще ничего нельзя поделать, только врубиться в эту белую стену, прибив и ее, и себя. Я ударяю по тормозам, но скорее по привычке, нежели на что-то надеясь: катастрофа неизбежна. Я поднимаю руки с руля. Не знаю зачем, но вскидываю руки, словно показывая, что сдаюсь. Мысли у меня банальные: я просто не хочу умирать. Не хочу, чтобы мои друзья умерли. И, честно говоря, когда замедляется время, а руки ползут вверх, мне судьба дарует шанс подумать еще кое о чем, и я думаю о Марго. И я виню ее за свою нелепую смерть — за то, что она подвергла нас риску, превратила меня в придурка, готового гнать всю ночь — без сна, на высокой скорости. Если бы не она, я бы не умер. Я бы сидел дома, как обычно, в безопасности, и смог бы сделать то единственное, что я хотел сделать в жизни, — повзрослеть.
После того как я выпускаю бразды правления судном, к моему собственному удивлению на руль ложится чужая рука. И машина
