— Ни на что, — ответил Радар. — Не на твои брови точно.
Чак оттолкнул Радара, долбанул ладонью по дверце возле меня и ушел.
— Это ты сделал? — с сомнением спросил Бен.
— Только никому и ни за что не говорите, — велел я им. А потом добавил: — С Марго Рот Шпигельман.
У Бена аж голос задрожал:
— Ты вчера был с Марго Рот Шпигельман? В ТРИ УТРА?
Я кивнул.
— Вдвоем?
Я кивнул.
— О боже, если у вас что-то было, ты должен рассказать мне все в мельчайших подробностях. Напиши курсовую о сиськах Марго Рот Шпигельман, какие они на вид и на ощупь. Не меньше тридцати страниц!
— А мне — рисунок карандашом с фотографической точностью, — добавил Радар.
— Скульптура тоже сойдет, — сказал Бен.
Радар поднял руку, и я почувствовал, что должен дать ему слово.
— Да, также хотелось бы узнать, не мог бы ты написать сестину о сиськах Марго Рот Шпигельман. Вот тебе шесть слов:
— Лично я считаю, — вставил Бен, — что там обязательно должно быть слово
— Боюсь, я такого слова не знаю, — возразил я.
— Это звук, издаваемый моими губами, когда мое лицо оказывается вблизи сисек какой-нибудь зайки. — И Бен изобразил, что бы он сделал, если бы его голова оказалась вблизи груди девушки, хотя в реальности такое было крайне маловероятно.
— Прямо сейчас, — сказал я, — тысячи тысяч американских девчонок передернуло от ужаса, страха и отвращения, хотя они и не поняли почему. Впрочем, извращенец, скажу тебе, что между нами ничего не было.
— Что и следовало ожидать, — ответил Бен. — Я единственный мужик с шарами, который может дать зайке то, о чем она мечтает, и в то же время единственный, у кого нет никаких шансов сделать это.
— Какое интересное совпадение, — сказал я.
В общем, жизнь шла, как и раньше — только я чувствовал себя более усталым. Я-то надеялся, что после этой ночи все изменится, но этого не произошло — по крайней мере, пока.
Прозвенел второй звонок, и мы поспешили в класс.
Во время первого урока, математики, я чувствовал невыносимую усталость. То есть я уже проснулся квелым, но сидеть в таком состоянии на математике было просто выше человеческих сил. Чтобы не заснуть, я принялся писать Марго записку — отправлять ее конечно же я не собирался, я просто перечислял те моменты прошлой ночи, которые мне особенно понравились, — но даже при этом я засыпал. В какой-то момент ручка просто перестала двигаться, а поле зрения все сужалось и сужалось, и я попытался припомнить, является ли резкое сужение поля зрения симптомом переутомления. Я решил, что, должно быть, да, поскольку я перед собой ничего не видел, кроме стоявшего у доски мистера Джиминеса, ни на что другое внимания уже не хватало. Так что, когда учитель назвал меня по имени, меня это шокировало, потому что в моей вселенной он стоял и писал что-то на доске, а как так получилось, что я его и вижу и слышу одновременно, я понять не мог.
— Да? — спросил я.
— Ты слышал вопрос?
— Да? — снова спросил я.
— И ты поднял руку, потому что хотел ответить?
Я посмотрел на себя — рука действительно была поднята, но я не понимал, как это произошло, я даже едва понимал, как это исправить. Но, приложив значительные усилия, я смог приказать руке опуститься, и когда она справилась с заданием, я наконец произнес:
— Я просто хотел в туалет отпроситься.
Он ответил:
— Иди.
И тогда кто-то еще поднял руку и принялся отвечать на какой-то вопрос о каком-то дифференциальном уравнении.
Я дошел до туалета, умылся, потом наклонился поближе к зеркалу и посмотрел на себя. Глаза были красными, и с этим ничего нельзя было поделать. А потом мне в голову пришла блестящая идея. Я зашел в кабинку, опустил крышку на унитазе, сел, прижался к боковой стенке и уснул. Спал я около шестнадцати миллисекунд, а потом прозвенел звонок на второй урок. Я встал и пошел на латынь, потом на физику, потом
