Последовало еще несколько убийств, и одно время казалось, что в землю ежедневно опускали гроб, покрытый триколором. Несколько высших чинов ИРА погибли в загадочных дорожных катастрофах – сорвались со скал на большой скорости или врезались в дерево на совершенно пустой дороге. Произошло также примерно полдюжины предполагаемых самоубийств, начиная от поражения током в ванне и кончая выстрелами из собственного оружия. За четыре недели ИРА была совершенно деморализована. Многие ее члены бежали из Северной Ирландии на юг или в Соединенные Штаты.
Британские газеты пестрели заголовками, смысл которых сводился к тому, что карательная операция была проведена по наущению или при прямой поддержке правительства. В основном же пресса и общественность склонялись к единому мнению – то, что произошло, было просто местью за террор, развязанный ИРА в Соединенном Королевстве. Тот факт, что карательная политика действительно имела место, страстно отрицали и премьер-министр, и армейское начальство. Не удалось также найти убедительных доказательств того, что убийства совершались с санкции правительства. Однако один из аналитиков ФБР провел небольшое статистическое исследование и установил, что вероятность выпадения двадцати четырех убийств, самоубийств и дорожных происшествий на период в четыре недели равняется одной шестимиллиардной. Не оставалось никаких сомнений, что все было подстроено заранее, причем какой-то одной группой, но были ли это САС, МИ-5, армия или протестантские экстремисты, пока оставалось загадкой и, по всей вероятности, неразрешимой. Кто бы ни нес ответственность за происходящее, конечный результат сводился к одному – временному устранению ИРА в качестве угрозы терроризма. Большинство убитых были лидерами и ведущими лицами в организации, и без них она уподобилась обезглавленной змее, свернувшейся в клубок и ждущей смерти.
В течение некоторого времени именно Мэри Хеннесси пыталась собрать организацию воедино. Начало этой деятельности положила ее антибританская речь на похоронах мужа. Она тщетно призывала провести публичное расследование смертей в ИРА – ее призывы игнорировались, и через год после гибели Лайама Хеннесси она ушла в подполье и стала – впервые в своей жизни – настоящей террористкой. Мэри организовала серию взрывов в Белфасте, в результате которых были разрушены армейские казармы и пост КТП. Когда оставаться в Северной Ирландии стало слишком опасно, она переехала за границу. С юга она совершала наскоки в Северную Ирландию, и ее атаки всегда были направлены против британской армии или Королевской тайной полиции. Ее борьба ни в коей мере не носила религиозного характера – она была сугубо политической и имела целью нанести ущерб тем, кого Мэри обвиняла в смерти своего мужа. По данным, содержавшимся в досье ФБР, она была причастна к гибели трех офицеров британских САС, работавших в обстановке секретности в пограничном районе и там схваченных. Она подвергла их изощренным пыткам, за что получила в прессе прозвище «черная вдова». Казалось, что после похорон мужа эта женщина помешалась. В одном из отчетов КТП ее определяли как психически ненормальную. Пока Мэри Хеннесси никому не удавалось схватить. Последний отчет в досье сообщал о том, что она живет близ Дублина, общается с различными людьми, сочувствующими ИРА, и все еще старается восстановить эту террористическую организацию.
К досье прилагался полный список всех террористических актов, совершенных ИРА за последние двадцать лет. Многие из этих жестоких акций были известны Говарду – взрывы бомб в автомобилях, действия снайперов, пытки. Казалось, никто не может избежать рук террористов. Но им не удалось убить Маргарет Тэтчер, хотя они взорвали отель, в котором она останавливалась во время проведения конференции Консервативной партии. Когда Джон Мэйджор со своими военными советниками обсуждал на Даунинг-стрит, 10, вопрос об участии Великобритании в войне в Персидском заливе, члены ИРА установили напротив здания самодельные минометы. Судьи, армейские офицеры, политики – словом, все подвергались опасности со стороны боевых отрядов ИРА, и на место одного схваченного и помещенного в тюрьму террориста были готовы встать десятки.
Говард взглянул на часы и понял, что пора ехать. Его машина быстро двигалась в потоке дневного транспорта и достигла офиса, где предполагалось собрание, незадолго до двух часов. Офис принадлежал ведущему адвокату, которого Говард встречал уже несколько раз. Там находилось больше десятка людей, в основном мужчин, одетых, подобно Говарду, в деловые костюмы. Когда присутствующие заняли места на стульях, специально принесенных в шикарный кабинет, водитель такси подал им кофе. Адвокат разрешал использовать свой просторный офис для встреч «Анонимных алкоголиков» один раз в месяц, но Говарду доводилось встречать его и в других местах – на бейсбольных площадках, в неряшливых подвалах обветшалых зданий, в служебных помещениях публичных библиотек.
Группа собравшихся расселась по местам и начала слушать одного из гостей – продавца удобрений, которого звали Гордон. Он излагал историю своей жизни, до боли знакомую всем присутствующим. Подобные истории звучали тут не один раз: хорошая работа, стабильный доход, жена и ребенок, стрессы, с которыми человек не в силах справляться, и наконец пристрастие к выпивке. Гордон рассказал, что уже шесть месяцев не пьет, и был вознагражден аплодисментами.
Следующим предстояло говорить Говарду. Он занял место перед двумя рядами стульев. Первый раз, когда ему довелось посетить собрание «Анонимных алкоголиков», он был несколько циничен, ему казалось, что публичное битье себя в грудь сродни умственной мастурбации, а говорящие получают удовольствие от всенародной демонстрации старых ран. Ему также было нелегко смириться с религиозной стороной этих собраний и их упованием на Бога, но вскоре один из давних членов АА предложил ему считать Бога чем-то вроде группы пьяниц. С этого момента Говард стал своего рода новообращенным. Теперь, по прошествии четырех лет регулярных посещений таких собраний, он понимал, насколько они ценны в борьбе с бутылкой, ведь рассказ других об их успехах и неудачах закалял твою собственную волю.
Говард поставил чашку с кофе на стол и скрестил руки за спиной.
– Меня зовут Коул. Я алкоголик, – начал он свою речь.
– Привет, Коул! – прокричала аудитория.
– Прошло почти четыре года с тех пор, как я последний раз пил, – продолжал он.
Присутствующие зааплодировали. Послышались крики «Молодец!». Говард подождал, пока опять установится тишина.
– Я не знал, что у меня проблемы с алкоголем. Я думаю, никто из моих коллег не решался мне об этом сказать. Но я начал делать ошибки – дома и на работе. Начались ссоры с коллегами и стычки с женой. Конец наступил, когда я разбил машину. Вообще-то это была машина моей жены, но за рулем сидел я. Мы оба были пристегнуты, иначе, я уверен, погибли бы. Я налетел на грузовик, мы съехали с дороги, а потом я очнулся уже в больнице. Об этом стало известно моему тестю, и он лично настоял на том, чтобы меня поместили в клинику.
Собравшиеся одобрительно закивали головами. Говард знал, что некоторые из сидящих здесь, включая адвоката, уже несколько раз слышали его историю, но все дружно выражали поддержку.
– Я благодарен своему тестю, но в последнее время я начал замечать, что мне неприятно его вмешательство в мою жизнь. Во все области моей жизни! В то время, когда у меня были проблемы с пьянством, он пошел к моему начальнику и добился того, чтобы меня не выгоняли с работы. Я очень ценю это, но теперь он вмешивается буквально во все – пытается влиять на моих детей, становится между мной и моей женой. Это приводит к новым стрессам, и мне опять хочется выпить. Я знаю, что должен научиться не ненавидеть его, но это трудно. Мне известно, что он очень заботится о своей дочери, хочет, чтобы ей было хорошо. О Боже, иногда меня так тянет выпить! Сейчас даже больше, чем раньше. Я знаю, насколько легко опять втянуться в пьянство – просто взять бутылку и снова начать пить, но я также знаю и то, что это будет самой большой моей ошибкой. Алкоголизм – это болезнь, причем болезнь, от которой не существует лекарств. Но это не значит, что я не борюсь. Я могу побороть это пристрастие, но не всегда. Просто я должен понять, что иногда это будет сделать легче, а иногда – труднее.
Аудитория опять зааплодировала. Говард вернулся на свое место с ощущением, что в него влились новые жизненные силы, а тяга к алкоголю временно отступила.
Тодд Оттерман сидел в вестибюле отеля и постукивал по колену папкой с досье. Вокруг бурлила обычная гостиничная жизнь. Несколько дантистов, прибывших на свой очередной съезд, выстроились в ряд к столу портье в ожидании регистрации. Взад и вперед сновали мальчишки-рассыльные с чемоданами. Девушки в черно-белой униформе спешили обслужить гостей как можно скорее, и дежурные улыбки на их устах начинали понемногу таять.
Оттерман никогда раньше не встречался с Гилбертом Фейнштейном, но, как ни странно, сразу узнал его, когда тот вышел из лифта. У Фейнштейна были слишком длинные и неряшливо подстриженные волосы – ничего похожего на модную прическу, – он немного горбился, а его взгляд был привычно устремлен в пол. Из досье следовало, что ему двадцать четыре года. Последний год он работал в кухнях различных отелей. В свое время бросил школу и с тех пор поменял несколько рабочих мест, получая минимальную зарплату. За хранение наркотиков Фейнштейн пару раз непродолжительное время сидел в тюрьме. Именно после вторичного заключения он написал письмо президенту, где в весьма недвусмысленных выражениях объяснял, что он собирается сделать с самим президентом и его семьей. Письмо отличалось особой выразительностью – до сих пор подобных в Белом доме не получали, – а подробности того, что Фейнштейн намеревался сделать с кошкой первой леди страны, вызвала невольные улыбки у агентов Секретной службы.
Фейнштейн подошел к столу дежурных и обратился к одной из девушек. Она указала ему на Оттермана. Плечи Фейнштейна сразу поникли – он догадывался, что за этим последует. Сделав несколько шагов, он очутился перед агентом Секретной службы.
– Вы хотели меня видеть? – спросил Фейнштейн нетвердым голосом.
Оттерман достал служебное удостоверение и показал Фейнштейну.
– Вы догадываетесь, мистер Фейнштейн, о чем пойдет речь?
Тот кивнул и спросил, не повышая голоса:
– Вам обязательно нужно было прийти именно сюда, ко мне на работу? Я могу из-за вас лишиться места.
Оттерман указал на соседний стул.
– Присаживайтесь, мистер Фейнштейн. Вам уже приходилось подвергаться подобной процедуре, поэтому давайте сделаем ее как можно менее болезненной. Согласны?
Фейнштейн сел и начал грызть ногти.
– Итак, каково ваше теперешнее отношение к президенту?
Оттерман задал свой вопрос почти дружеским тоном.
– Он великолепно выполняет свою работу, – с усмешкой отозвался Фейнштейн. – Экономика процветает, внешняя политика никогда не была более правильной, вообще все в стране – высший класс!
– Вы все еще собираетесь предпринять что-нибудь против его семьи?
Фейнштейн вздохнул.
– Послушайте, я написал это письмо два года назад. Тогда я принял пару таблеток, небо казалось с овчинку… Я даже не помню, как отправил его.
– Я все понимаю, но, к сожалению, в деле оно осталось.
– Но я ведь не имел в виду ничего плохого! Я действовал как ребенок, сумасшедший ребенок!
Девушка за столом дежурных подняла голову.
