– Да бабель эта красноволосая… Ну, сказала бы, что простудился, мол. Или что на службу срочно вызвали… А то – “радикулит”, “костыли”, “инъекция”… Какая там еще инъекция – от прострела?
Юрий посмотрел на него с подозрением. Проверяет, что ли? “Тестирует” (как он любит выражаться)? А ведь непохоже! Работодатель скуп, но справедлив. Призрак “хрустящего Джексона” вдруг снова забрезжил в пространстве возбудившегося воображения.
– Она тебе не соврала ни слова, – сказал он по возможности веско.
– То есть? – Работодатель повернулся к нему всем телом и уставился едкими светло-зелеными глазами.
– То есть все, что было тебе сказано, – все правда.
– Ручаешься?
– Ну.
– Точно?
– Ну! – сказал Юрий с напором и как бы для вящей убедительности решился тут же и ввернуть: – Зря ты мне, что ли, деньги платишь!
Работодатель помотал малиновым лицом.
– Нет. Уж надеюсь, браток, что не зря… Но и удивляться тебе при этом тоже не устаю. Ей-богу. Ладно, поехали.
И они поехали. Покатили, хрюкая двигателем, по черному, мокрому проспекту Героев Шипки, освещенному оранжевыми фонарями, сквозь безнадежный сеющий дождь пополам с туманом, опасно, с выездом на встречную полосу, обгоняя гигантские грузовики и бесконечной длины трейлеры дальнобойщиков, а потом повернули направо (по чистому “желтому” и из левого ряда) и сразу же нырнули в тоннель под площадью Свободы.
Оба молчали. Юрий молчал, находясь в состоянии голодного удовлетворения в предвкушении заработанной (в поте лица) двадцатки. А Работодатель молчал по обыкновению своему. Предстоял контакт, он не любил разговоры разговаривать перед контактом, даже перед самым пустяковым, а сейчас, видимо, контакт предстоял сложный и требовал он, видимо, полного сосредоточения внимания и внутренней нацеленности на объект. Молча доехали до своей родной Елабужской, молча выгрузились, молча зашли в подъезд. Охранник Володя, сидевший за столиком у входа в АО “Интеллект”, сделал им приветственно ручкой, они молча и дружно ему кивнули. Поднялись по широкой старинной лестнице (некогда беломраморной, а теперь, после ремонта, под мрамор) на второй этаж: Работодатель впереди, Юрий – следом, на две ступеньки ниже, со всей почтительностью, как и подобает наемному работнику. Перед дверью в офис задержались и наконец издали некий звук: Работодатель с неразборчивым шипеньем поправил снова сбившуюся на сторону, временную, от руки писанную (Юрием) табличку ЧАСТНОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНСТВО “ПОИСК-СТЕЛЛС”, после чего вступили в приемную.
Здесь было светло и, слава богу, тепло. Секретарша Мириам Соломоновна говорила по телефону и, увидев их, сделала строгие глаза и длинным черно-багровым ногтем уставилась в Работодателя.
– …Да, он уже пришел, минуточку… – сказала она в трубку и, прикрыв микрофон ладонью, сообщила: – Это Кугушев. Очень недоволен, звонит сегодня второй раз.
Работодатель тотчас же прошел к себе в контору, а Юрий разделся и разместил мокрое пальто на вешалке.
– Кофе будете? – спросила его Мириам Соломоновна. Она уже была на подхвате – полная фигура ее выражала стремительную готовность сей же час обслужить: кофе, чай, рюмка бренди, сигаретка “винтер”, распечатать файл, найти ссылку, сгоношить бутерброд, дозвониться до ремонтной службы, вызвать ментов, сделать инъекцию, заштопать дырку в кармане, вправить вывих – она все умела и никогда ни от чего не отказывалась. Она была – клад.
Ей было пятьдесят шесть лет, дети ее отирались не то в Израиле, не то в Штатах, муж пребывал в длительных бегах, она была свободна и скучала. Работодателю она приходилась дальней родственницей, очень дальней: он каждый раз запутывался, пытаясь определить степень родства – то ли тетка двоюродной сестры приемной матери, то ли еще что-то еще даже более отдаленное.
– Спасибо, – сказал Юрий и тут же добавил, предвидя новый вопрос: – Спасибо, нет. У нас клиент сейчас, – объяснил он, хотя ничего объяснять не требовалось – Мириам Соломоновна не нуждалась ни в каких объяснениях. Она была вполне самодостаточна – эта белая рубенсовская женщина с антрацитовыми волосами Гекаты.
– Почту разбирать будете? – спросила она, протягивая ему желтокожую папочку с аккуратно завязанными тесемками.
– Пожалуй… – он принял папку; поискал, что бы такое ей, гекатоволосой, сказать приветливое, дружелюбное что-нибудь, теплое, и сказал (вполне по-американски): – Прекрасно смотритесь сегодня, Мириам Соломоновна!
Она улыбнулась блестящими губами.
– Это из-за дрянной погоды, – объяснила она. – Повышенная влажность мне идет, как вы могли уже не раз заметить.
Это была неправда (он почувствовал характерный “толчок в душу”, как он это про себя называл, – у медиков же это называлось сердечной экстрасистолой), и улыбка у него в ответ на ее неправду получилась фальшивая, хотя, казалось бы, ну какое ему дело до этой маленькой, бытовой, бескорыстной, исключительно для гладкости разговора кривды?
