Как показывает практика, на каждый день, проведенный в космосе, приходится один день послеполетной реабилитации на Земле, и к счастью, это эмпирическое правило получило подтверждение после моих первых двух экспедиций. Они были относительно короткими — 8 дней в 1995 г. и 11 дней в 2011 г., поэтому после посадки несколько дней были достаточно тяжелыми, но примерно через неделю я уже приходил в норму.
Возвращение из экспедиции МКС-34/35 прошло иначе. За пять месяцев в космосе мое тело не просто адаптировалось к невесомости — я приобрел целый набор новых привычек. Сделав несколько шагов, я чувствовал, что мои ноги, отвыкшие от веса тела, горят, словно я бегу по горячим углям. Особого облегчения не было, даже когда я садился: теперь мне казалось, что по ногам кто-то молотит колотушкой. Кроме того, в сидячем положении я испытывал дискомфорт, чувствуя свой копчик; если вы привыкли отдыхать, паря в воздухе, невесомый, то сидеть на стуле со всей тяжестью тела уже не так приятно. Да и стоять тоже. Удлинившись в невесомости, мой позвоночник теперь вновь сжимался, поэтому нижняя часть спины постоянно болела. Даже месяцы спустя мои ноги и спина все еще жаловались, часто и громко, какая же это обуза — гравитация.
Мое сердце тоже выработало новые привычки, пока я был в космосе. К моменту возвращения на Землю оно уже забыло, как качать кровь к голове, поэтому, даже когда я просто стоял выпрямившись, ему приходилось усиленно работать. После нескольких минут, проведенных на ногах, частота ударов сердца приближалась к 130. При этом кровяное давление падало, и я чувствовал головокружение и слабость. Чтобы помочь крови циркулировать, я несколько дней носил компенсационный костюм. Это позволяло поддерживать постоянное артериальное давление в икрах, бедрах и внутренностях. Эффект похож на сдавливание нижней части воздушного шара, чтобы заставить воздух перейти в верхнюю часть; компенсационный костюм не вызывает боли, просто возникает ощущение, как что-то сдавливает нижнюю часть тела. Но даже с ним я испытывал сильное головокружение, если резко вставал с места, поэтому приходилось быть осторожным в ванной; в первые несколько дней после полета была реальная опасность упасть и убиться, разбив голову о кафельный пол (один астронавт, которого я знал, потерял сознание, когда встал пописать). Именно поэтому в душевой комнате в квартирах астронавтов во время послеполетного карантина стоит стул. Хотя головокружение со временем становится менее острым, приступы у меня случались в течение долгого времени, так что я приучился спокойно постоять несколько секунд после того, как встал, чтобы головокружение прошло, и только после этого мог делать какие-то движения, например, пройти в другой конец комнаты.
Часть проблемы заключалась в том, что мой вестибулярный аппарат — орган внутреннего уха, отвечающий за равновесие, — был полностью сбит с толку после полета. На МКС он привык реагировать только на вращение и ускорение моего тела, потому что там не было разницы между верхом и низом. Но на Земле сила тяжести тянула меня вниз, а пол «толкал» вверх, и это создавало эффект, который моим вестибулярным аппаратом воспринимался как постоянное ускорение, никак, естественно, не воспринимаемое зрением. В результате меня жутко тошнило, сильнее, чем на самой крутой горке на аттракционе. Мое тело реагировало так, будто симптомы были вызваны нервно-паралитическим ядом. Хотелось опустошить свой желудок и лечь, чтобы яд усваивался медленнее. Я принимал лекарства от тошноты в течение 10 дней после приземления; временами я чувствовал себя прекрасно, но периодически становился зеленым от тошноты.
Мой желудок восстановился быстрее, чем вестибулярный аппарат. Сначала трудно было даже ходить, меня шатало, как пьяного, но по мере реабилитации я справлялся все лучше и лучше (по крайней мере, пока держал глаза широко открытыми). Всю первую неделю после возвращения при ходьбе меня заносило на поворотах, я врезался во все подряд и наклонялся вперед так, как будто я шел против очень сильного ветра. Значит, водить машину мне было небезопасно еще недели две, и меня это вполне устраивало, поскольку я был крайне утомлен и напоминал больного, который восстанавливается после изматывающей болезни.
Сон мой был глубоким и безмятежным, и это было неожиданным плюсом; в течение первых нескольких дней после полетов на шаттле я испытывал странное ощущение, будто парю над своей кроватью (мое пребывание в космосе было столь непродолжительным, что организм был основательно сбит с толку). Но на этот раз у меня таких проблем не было. Моей кроватью становилось любое место, где я чувствовал себя достаточно комфортно в физическом плане, и я так сильно хотел спать, что урывками мне удавалось вздремнуть несколько раз в день.
К счастью, в НАСА есть превосходные тренеры, которые работают с нами и с нашими врачами от момента назначения в экспедицию до окончания послеполетной реабилитации — специалисты по силовой и физической подготовке астронавтов и их реабилитации. В первые дни после возвращения в Хьюстон они просили меня поднять руки над головой, а потом лечь на землю и попытаться поднять ноги. Я мог это сделать, но с трудом. Когда я лежал на мате, мне казалось, что меня пригвоздили к полу как минимум двое человек, усевшись на меня сверху. После того, как в условиях космоса я мог одним пальцем сдвинуть холодильник, это казалось по крайней мере нечестно. Несмотря на ежедневные двухчасовые тренировки на МКС, здесь, на Земле, я оказался немощным.
