2012 г. Меня дисквалифицируют по медицинским показаниям. Но у меня сохранится шанс, если я смогу пройти лапароскопию, которая покажет, что проблема на самом деле не серьезная. У нас было всего 24 часа, чтобы решить эту задачу, а я между тем действительно чувствовал себя плохо. Хелен села на телефон, и меня в спешном порядке перевели в другой госпиталь, который отличался прекрасным медицинским уходом. Вскоре меня поставили в очередь на лапароскопию к хирургу Патрику Рирдону, который лечил Барбару Буш.
Он сделал мне два очень маленьких разреза на теле и с помощью гибкого, как змея, устройства толщиной всего три миллиметра быстро обнаружил проблему: после операции, проведенной в 1999 г., образовалась спайка размером 4 см — проще говоря, шарик липкой рубцовой ткани. Подавляющее большинство брюшных операций приводит к возникновению спаек, а эти спайки, в свою очередь, вызывают непроходимость, потому как могут перекрутить или сжать расположенный рядом кишечник. Именно это и произошло: эта спайка, вероятно, воспаленная вследствие гриппа, приклеила мой кишечник к брюшной стенке. Когда доктор Рирдон отделил спайку, все встало на свои места. После внимательного осмотра внутренностей он зашил меня и сказал, что больше у меня не должно быть проблем.
Однако я знал, что это не так. Теперь передо мной стояла новая серьезная задача: убедить властей предержащих, что я вполне здоров для полета в космос. С одной стороны, у меня не было хронических заболеваний, а один из лучших хирургов Северной Америки считает, что я готов к полету. Однако, если в космосе у меня случится рецидив, наша экспедиция будет тут же прервана и мы будем вынуждены лететь обратно раньше времени. Другому экипажу придется выйти на старт раньше запланированного срока, чтобы заменить нас. Затраты будут астрономическими.
Прежде чем я мог убедить остальных, что годен к полету, мне нужно было сначала убедить в этом самого себя. Конечно, я хотел снова отправиться в космос, но, если существовала хоть малейшая вероятность того, что мое самочувствие сильно ухудшится и меня придется эвакуировать с МКС, мне следовало проявить ответственность и отказаться от экспедиции. Нужно было выяснить, каков риск рецидива на самом деле, поэтому мы с Хелен начали изучать этот вопрос и обсуждать его с врачами. Между тем я чувствовал себя отлично и был допущен до тренировок, но не до полета в космос. Каждая страна, которая спонсировала МКС, должна была одобрить мое назначение, а это была сложная задача при таком риске.
В течение следующих двух месяцев экспертная комиссия, состоящая из хирургов, военных врачей, специалистов в области космической медицины, изучала мой случай, чтобы дать рекомендацию Междисциплинарному космическому медицинскому совету (МКМС), в который входили представители США, Канады, европейских стран, Японии и России. Чтобы решить, представлял ли мой случай статистически значимую опасность или нет, им нужна была, собственно, статистика. Поэтому для обзора исследований вероятности возникновения осложнений после операции был нанят медицинский специалист. Однако, как выяснилось, большая часть исследований в этой области была проведена до распространения лапароскопии. Во многих из них обобщался опыт пациентов, перенесших незначительное вмешательство, как я, и людей, у которых были действительно серьезные проблемы — такие как крупные повреждения внутренних органов после автокатастроф или операции по удалению опухолей. И эти исследования показали, что риск возникновения осложнений в будущем неприемлемо высок и составляет 75 %.
Я не эксперт в медицине, но здравый смысл мне подсказывал, что эти данные имеют мало общего с моей ситуацией. Моя проблема была незначительной, и ее решили с помощью новейших технологий. Доктор Рирдон сообщил совету, что вероятность возникновения повторного осложнения на кишечнике во время моего пребывания на МКС не больше десятой доли процента. Другими словами, вероятность того, что придется эвакуироваться с МКС, чтобы доставить меня домой, значительно ниже, чем вероятность эвакуации астронавта с зубным абсцессом.
Я считал, что очень важно поместить даже этот самый минимальный риск в контекст; космическое путешествие опасно само по себе, и деятельность, такая как работа в открытом космосе, включает в себя определенную угрозу. В этом свете риск рецидива был крайне незначителен. Я представил свои выводы непосредственно двум канадцам, входившим в состав совета, снабдив их максимальным количеством информации о лапароскопии, какую мне удалось раздобыть, так что они были отлично подготовлены к заседанию совета. Когда члены этой международной комиссии собрались в ноябре 2011 г., их решение было единогласным: меня допустили до космических полетов, хотя им потребовалось ознакомиться с некоторыми работами доктора Рирдона.
Уф! Все хорошо, что хорошо кончается. Правда, это еще был не конец. Два месяца спустя я узнал, что некоторых врачей в НАСА не удалось окончательно убедить, что со мной все будет в порядке, и они отправились к своим канадским коллегам за дополнительными доказательствами. Однако, как и у большинства востребованных специалистов, у доктора Рирдона не было свободного времени для публикации своих результатов. У него не было аккуратной статьи в академическом журнале для демонстрации, только его собственное экспертное мнение, основанное на богатом опыте. В итоге по секрету от меня была собрана новая комиссия из четырех хирургов- лапароскопистов, которую попросили обсудить, стоит ли провести, что называется, «быстрый внутренний осмотр» — другими словами, хирургическое обследование, чтобы понять, действительно ли со мной все в порядке.
