До Тюльпанова вдруг дошло, что немногочисленные реплики старого князя почти всегда на редкость точны и к месту. Однако Эраста Петровича проницательность Долгорукого, кажется, ничуть не удивила.
— Кому как не мне в чучелки подряжаться, ваше высокопревосходительство. П-после вчерашнего никому эту честь не уступлю.
— А как он на тетерку выйдет? — с живейшим любопытством спросил Ведищев.
— Как положено на тетеревиной охоте — услышит зов манка. А в качестве манка мы используем его же, момусово, средство.
— Человека, который привык всех обводить вокруг пальца, не так уж трудно провести и самого, — сказал шеф Анисию, когда они вернулись на Малую Никитскую и уединились в кабинете для «разбора». — Ловкачу просто не приходит в г-голову, что у кого-то хватит наглости перехитрить хитреца и обокрасть вора. И уж особенно он не может ожидать подобного вероломства от официальной особы, да еще т-такого высокого ранга.
Благоговейно слушавший Анисий решил было, что под «официальной особой высокого ранга» надворный советник имеет в виду самого себя, однако, как показали дальнейшие события, Эраст Петрович метил куда выше.
Высказав первый, теоретический тезис, Фандорин на некоторое время замолчал. Анисий сидел неподвижно, чтобы не дай Бог не нарушить мыслительный процесс начальника.
— Нужно такое чучелко, чтоб у нашего Момуса слюнки п-потекли, а главное — взыграло честолюбие. Чтоб его манил не только большой куш, но и громкая слава. Неравнодушен он к славе.
И шеф снова замолчал, обдумывая следующее звено в логической цепи. Через семь с половиной минут (Анисий следил по огромным, видно, старинным часам в виде лондонской башни «Большой Бен») Эраст Петрович изрек:
— Какой-нибудь гигантский драгоценный камень… Скажем, из наследства Изумрудного Раджи. Не слыхали про т-такого?
Анисий отрицательно помотал головой, глядя на шефа во все глаза.
Надворный советник почему-то расстроился:
— Странно. Конечно, та история была сохранена в тайне от широкой публики, но кое-какие слухи в европейскую прессу все же просочились. Неужто до России не дошли? Ах да, что ж это я. Когда я совершал д-достопамятное плавание на «Левиафане», вы были еще ребенком.
— На ком плавание, на левиафане?! — не поверил своим ушам Анисий, живо представив, как Эраст Петрович плывет по бурным волнам на широкой спине сказочной чудо-юдо-рыбы-кит.
— Неважно, — отмахнулся Фандорин. — Так, одно давнее расследование, к которому я имел некоторое отношение. Тут существенна идея: индийский раджа и огромный алмаз. Или сапфир, изумруд? Все равно. Это будет зависеть от минералогической коллекции, — пробормотал он нечто совсем уж невразумительное.
Анисий захлопал глазами, и шеф счел нужным добавить (только яснее от этого не стало):
— Конечно, грубовато, но для нашего «Валета», п-пожалуй, в самый раз. Должен клюнуть. Всё, Тюльпанов, хватит глаза таращить. За работу!
Эраст Петрович развернул свежий номер «Русского слова», сразу нашел то, что искал, и стал читать вслух:
ИНДИЙСКИЙ ГОСТЬ
Воистину не счесть алмазов в каменных пещерах, в особенности если эти пещеры находятся во владениях Ахмад-хана, наследника одного из богатейших раджей Бенгалии. Принц прибыл в матушку-Москву проездом из Тегерана в Петербург и прогостит в златоглавой по меньшей мере неделю. Князь Владимир Андреевич Долгорукой принимает высокого гостя со всеми подобающими почестями. Индийский царевич остановился на генерал-губернаторской вилле, что на Воробьевых горах, а завтра вечером Дворянское собрание устраивает в честь Ахмад-хана бал. Ожидается съезд всей лучшей московской публики, которой не терпится взглянуть на восточного принца, а еще более на знаменитый изумруд «Шах-Султан», украшающий ахмадову чалму. Рассказывают, что этот гигантский камень некогда принадлежал самому Александру Македонскому. По нашим сведениям, принц путешествует неофициально и почти инкогнито — без свиты и помпы. Его сопровождают только преданная старая кормилица Зухра и личный секретарь Тарик-бей.
Надворный советник одобрительно кивнул и отложил газету.
— Владимир Андреевич так зол на Пикового валета, что санкционировал устройство б-бала и будет лично участвовать в этом спектакле. По-моему, даже не без удовольствия. В качестве «Шах-Султана» нам выдан ограненный берилл из минералогической коллекции Московского университета. Без специальной лупы отличить его от изумруда невозможно, а рассматривать нашу чалму в специальную лупу мы вряд ли кому-нибудь позволим, не правда ли, Тюльпанов?
Эраст Петрович достал из шляпной коробки белую парчовую чалму с большущим зеленым камнем, повертел и так, и этак — грани засверкали ослепительными бликами.
Анисий восхищенно причмокнул — чалма и в самом деле была чистое заглядение.
— А где же мы возьмем Зухру? — спросил он. — И еще этот секретарь, как его, Тарик-бей. Кто же им-то будет?
Шеф посмотрел на своего ассистента не то с укоризной, не то с сожалением, и Анисий вдруг сообразил.
— Да что вы! — ахнул он. — Эраст Петрович, не погубите! Какой из меня индеец! Ни за что не соглашусь, хоть казните!
— Вы-то, Тюльпанов, положим, согласитесь, — вздохнул Фандорин, — а вот с Масой придется повозиться. Роль старой кормилицы вряд ли п-придется ему по вкусу…
Вечером 18 февраля в Дворянское собрание и в самом деле съехалась вся Москва. Время было веселое, бесшабашное — масленичная неделя. В притомившемся от долгой зимы городе праздновали чуть ли не каждый день, но сегодня устроители особенно расстарались. Вся белоснежная лестница дворца была в цветах, пудреные лакеи в фисташковых камзолах так и бросались подхватывать сброшенные с плеч шубы, ротонды и манто, из залы доносились чудесные звуки мазурки, а в столовой заманчиво позвякивали хрусталь и серебро — там накрывали столы к банкету.
Повелитель Москвы, князь Владимир Андреевич, исполнявший роль хозяина бала, был подтянут и свеж, с мужчинами ласков, с дамами галантен. Однако истинным центром притяжения в мраморной зале сегодня оказался не генерал-губернатор, а его индийский гость.
Ахмад-хан всем очень понравился, в особенности барышням и дамам. Был он в черном фраке и белом галстуке, однако голову набоба венчала белая чалма с преогромным изумрудом. Иссиня-черная борода восточного принца была подстрижена по последней французской моде, брови изогнуты стрелками, а эффектнее всего на смуглом лице смотрелись ярко-синие глаза (уже выяснилось, что мать его высочества — француженка).
Чуть сзади и сбоку скромно стоял секретарь царевича, тоже привлекавший к себе немалое внимание. Собою Тарик-бей был не так пригож, как его господин, и статью не вышел, но зато, в отличие от Ахмад-хана, он явился на бал в настоящем восточном костюме: в расшитом халате, белых шальварах и золоченых, с загнутыми носами туфлях без задников. Жаль только, ни на каком цивилизованном языке секретарь не говорил, а на все вопросы и обращения только прикладывал руку то к сердцу, то ко лбу и низко кланялся.
В общем, оба индейца были чудо как хороши.
Анисий, доселе не избалованный вниманием прекрасного пола, совсем одеревенел — такой вокруг него собрался цветник. Барышни щебетали, без стеснения обсуждая детали его туалета, а одна, премиленькая грузинская княжна Софико Чхартишвили, даже назвала Тюльпанова «хорошеньким арапчиком». Еще очень часто звучало слово «бедняжечка», от которого Анисий густо краснел (слава Богу, под ореховой мазью было не видно).
Но чтоб было понятно про ореховую мазь и «бедняжечку», придется вернуться на несколько часов назад, к тому моменту, когда Ахмад-хан и его верный секретарь готовились к первому выходу в свет.
Эраст Петрович, уже при смоляной бороде, но еще в домашнем халате, гримировал Анисия сам. Сначала взял какой-то пузырек с темно-шоколадной жидкостью. Пояснил — настой бразильского ореха. Втер густое пахучее масло в кожу лица, в уши, в веки. Потом приклеил густую бороду, отодрал. Прицепил другую, вроде козлиной, но тоже забраковал.
— Нет, Тюльпанов, мусульманина из вас не п-получается, — констатировал шеф. — Поторопился я с Тарик-беем. Надо было вас индусом объявить. Каким- нибудь Чандрагуптой.
— А можно мне один мусташ, без бороды? — спросил Анисий, давно мечтавший об усах, которые у него росли как-то неубедительно, пучками.
— Не полагается. По восточному этикету это для секретаря слишком большое щегольство. — Фандорин повертел анисиеву голову влево, вправо и заявил. — Ничего не поделаешь, придется сделать вас евнухом.
Подбавил желтой мази, стал втирать в щеки и под подбородком — «чтоб кожу разрыхлить и в складочку собрать». Осмотрел результат и теперь остался доволен:
— Настоящий евнух. То, что нужно.
Но на этом испытания Тюльпанова не закончились.
— Раз вы у нас мусульманин — волосы долой, — приговорил надворный советник.
Анисий, сраженный превращением в евнуха, обритие головы снес безропотно. Брил Маса — ловко, острейшим японским кинжалом. Эраст Петрович намазал коричневой дрянью голый анисиев череп и сообщил:
— Сверкает, как п-пушечное ядро.
Поколдовал с кисточкой над бровями. Глаза одобрил: карие и слегка раскосые, в самый раз.
Заставил надеть широченные шелковые штаны, какую-то узорчатую кацавейку, потом халат, на лысую макушку и злосчастные уши нахлобучил тюрбан.
Медленно, на негнущихся ногах подошел Анисий к зеркалу, ожидая увидеть нечто чудовищное — и был приятно поражен: из бронзовой рамы на него смотрел живописный мавр — ни тебе прыщей, ни оттопыренных ушей. Жаль, нельзя всегда таким по Москве ходить.
— Готово, — сказал Фандорин. — Только намажьте мазью руки и шею. Да щиколотки не забудьте — вам ведь в шлепанцах ходить.
