От этого голоса, подобного грохоту урагана, стулья, стоящие возле столов, опрокинулись и покатились по бару, ломая спинки и ножки. Затрещали столы, доски пола местами вырвало и полетели они по воздуху, топорщась во все стороны ржавыми гвоздями. Громилу со смятым лицом приподняло на метр, словно пушинку… и разорвало. В разные стороны полетели руки, ноги, голова, деформированная, словно смятый бумажный пакет. Из разрывов хлестануло кровью, но напор тут же спал – когда ран много, и они обширные, кровь из тела вытекает быстро.
Разорванный труп висел в воздухе недолго. Секунду, может, полторы. Потом изуродованные куски мяса попадали вниз…
Зато у меня внутри что-то начало шевелиться. Будто в моем теле гигантские муравьи завелись. Больно, блин… Настолько больно, что я начал отъезжать. То есть, терять сознание. Но перед тем, как вырубиться, я увидел, как из раны в моей груди выползла пуля. Деформированная, окровавленная. Выползла и повисла в нескольких сантиметрах надо мной. С нее стекла и упала вниз капля темно-вишневого цвета. Потом пуля отлетела в сторону, словно отброшенная невидимой рукой, и следом за ней вылезла вторая. И третья… И еще одна…
А потом я почувствовал, как меня приподняло над полом, и я поплыл куда-то… Но куда именно – не понял, так как все-таки вырубился. Как свет выключили. Раз – и темнота. Только успел подумать, что хорошо так умирать. Когда раз – и всё…
– Ну уж нет! Ни хрена подобного! Ты выберешься! Слышишь? Ты должен выбраться!!!
Кажется, то же самое орал я над мертвым Фыфом. Только другим голосом. Менее громким и противным. И как такое может быть?
– Ни хрена ты не сдохнешь, понял? – продолжал надрываться голос. – Это я тебе говорю! Не дождешься! Ишь чего удумал, мать твою, подыхать! Я те подохну, мля, раскудрит тебя через коромысло, в душу твою, в печень и в селезенку!
Кстати, голос был вроде как знакомым, но в то же время… другим. Каким-то уж больно глубоким, зычным, но в то же время хрипловатым, как если бы вздумал забористо поругаться певец, изрядно прокуривший и пропивший свой оперный бас. Но, с другой стороны, вряд ли какой-то там певец умел так длинно и забористо материться. Таким талантом обладал лишь один мой знакомый. Поэтому я с трудом открыл свинцовые веки – чисто из любопытства. Надо ж посмотреть, кто это ругается как Фыф голосом совсем не Фыфа.
Солнце Зоны – оно всегда тусклое, как засиженная мухами лампочка в общественном сортире. Поэтому его свет не ослепил меня, хоть светило и висело на сером небе прямо напротив моего лица. К тому же его частично загораживала чья-то голова, напрочь лишенная волос. Точнее, силуэт головы. Интересно, чей это череп так мерзко орет прямо надо мной? Но тусклое солнце Зоны мешало рассмотреть лицо персонажа, поливающего меня заковыристым матом.
Я попытался пошевелиться, чтоб сменить положение и рассмотреть, кто же это, – и едва снова не вырубился от адской боли.
– Лежи ты, блин! – рявкнул на меня силуэт. – Всю регенерацию мне испортишь! Только вот еще попробуй дернуться, мать твою, я сам тебя вырублю!
Лысая голова сместилась в сторону – и моя нижняя челюсть отвисла книзу. И ничуть не от слабости после множественных ранений. Да у любого отвисла бы, что у раненого, что у здорового.
Это был Фыф… Наверно. Камуфляж тот же, во всяком случае. Но лицо…
Лицо мутанта изменилось. Резче обозначились скулы, свежие шрамы на месте отрезанных «мусорщиками» глазных щупалец полопались, и из них наружу уже пробились гибкие отростки – черные, блестящие, похожие на змей с маленькими острыми головами. Но самое главное было не в этом.
Большой глаз во лбу мутанта остался без изменений, разве что радужка потемнела, стала практически черной. А над пробившимися глазными отростками, в ранее пустых глазницах кожа была разорвана и висела неровными лоскутами. И из этих разрывов на меня смотрели глаза. Жуткие, полностью черные, с набухшими кровавыми прожилками – но живые. Причем клочья кожи, свисающие на них сверху и болтающиеся снизу, едва заметно шевелились, при этом явно деформируясь.
– Мерзкое зрелище, да? – скривился мутант. – По твоему лицу вижу, что жуть нереальная. Понимаю… Сам не ожидал, что такое произойдет. Легенды нашего народа рассказывают о том, что шам низшего уровня под влиянием сильного стресса может стать высшим. Вершиной эволюции. Но я всегда был уверен, что это сказки, типа ваших, когда Ванушка-дурачок становится царем.
– Иванушка, – поправил я.
– Неважно, – махнул лапкой шам. – Это ваши сказки. Я к тому, что у нас тоже есть похожие. Но когда я увидел, как тот урод тебя убивает, во мне будто что-то перевернулось! У меня ж когда «мусорщики» щупальца отрезали, я все способности шама утратил. Стал как передатчик без антенны. А тут у меня вдруг такое желание появилось того урода разорвать на части, что я сам не понял, как оно произошло. Меня то желание прям всего заполнило, я сам, блин, стал как одна-единственная мысль…
– Намерение, – прошептал я. – Виктор Японец говорил, что когда у тебя сильное
– Не знаю, как там насчет намерения, но что вышло, то вышло. Теперь я вот такой, блин. Трехглазый. Как я понимаю, скоро эти обрывки шкуры превратятся в нормальные веки, а глазные щупальца окончательно вылезут наружу. Я прям чувствую, как они ползут внутри моей морды. Омерзительное ощущение, блин… Слушай, а я очень страшный стал? А то Настя увидит мою харю, и тут же у нее где-нибудь проводка замкнет от ужаса.
