в очках. Без тени улыбки на лице он произнес:
– Добрый день, господин Подушкин. Куда прикажете поместить багаж госпожи Адилье?
– Багаж госпожи Адилье? – переспросил я, ощущая, как начинает холодеть спина. – А зачем мама привезла столько баулов?
Двери лифта раскрылись, из кабины выпорхнула, как всегда, идеально причесанная, умело накрашенная и модно-дорого одетая Николетта с привычными словами:
– Вава, прекрати задавать глупые вопросы! Подвинься!
Я посторонился.
Маменька вихрем влетела в мою квартиру, пронеслась по коридорам, встала посреди гостиной и заорала:
– Борис, сюда! Пусть люди немедленно передвинут мебель. Уродский диван вон! Вава, как тебя угораздило купить это чудовище, утыканное стразами? Это кухаркина красота, блеск и мрак куртизанок…
– Блеск и нищета куртизанок, – машинально поправил я, – именно так Оноре де Бальзак назвал свой роман.
Маменька попыталась поднять брови, но обколотый ботоксом лоб помешал ее маневру.
– Вава, не умничай! При чем тут книги? Я говорю о софе! Она отвратительна, помпезно ужасна. Глаза сводит судорогой при взгляде на этого монстра.
Я открыл рот, но тут же догадался его захлопнуть. Иван Павлович, тебе еще рано отправляться к праотцам, а если напомнить Николетте, что сей жуткий диван – ее собственный подарок сыну, то ты рискуешь не дожить до встречи с Максом, Воронов найдет в гостиной твой хладный труп. В некоторых ситуациях лучше молчать и светски улыбаться. Но вам-то я скажу правду: когда некоторое время назад я увидел, какое ложе преподнесла мне матушка, не знал, как реагировать. В последний раз она баловала любимое чадо презентом лет эдак… Хм, не помню, давно сие было, вроде я ходил тогда в третий класс. С чего это Николетта спустя не один десяток лет решила осчастливить своего взрослого сына красным диваном, густо утыканным осколками бутылочного стекла? Простите, но мне совсем не хочется подробно вспоминать ту историю[1].
– Удалите китч во двор и разрубите топором, – завершила свое выступление Николетта.
– Будет выполнено, – почтительно ответил Борис.
– Кровать поставить у стены, – распорядилась маменька, – распаковать все, разложить, купить шкаф… Неужели тебе непонятно, как действовать? Почему я горло надрываю?
– Не извольте беспокоиться. Разрешите вам кофе заварить? – осведомился Борис.
– Ступай, – милостиво согласилась Николетта.
– Гав, гав, гав, – раздалось из коридора, и в гостиную влетела рыже-белая дворняга размером с карликового пуделя, которая тут же напрудила лужу на паркете.
Глава 2
Не знаю, что поразило меня больше: присутствие пса в доме или его наряд. На собачонке были лаковые ярко-голубые ботинки, синий свитер в полоску с белым воротником (кажется, такой называют матроской), шею украшал кожаный ошейник с золотыми клепками и бубенчиком, который издавал противное треньканье.
– Это что? – изумился я. – Вернее, кто? Откуда он взялся? Может, с лестницы забежал? Но в подъезде ни у кого собак нет.
Маменька схватила вертлявую шавку и принялась осыпать ее поцелуями.
– Зайчик, котик, ангелочек мой. Вава, это Иоганн Вольфганг… э… э… Борис!
– Гёте, – машинально завершил я, – так звали великого немецкого поэта.
– Кличка пса Людвиг Ван Иоганн Вольфганг Цезарь Брут Ницше, – уточнил Борис.
Собака залаяла.
– Ути, мой лапочка! – умилилась Николетта.
Я опешил. Людвиг Ван Иоганн? Ничего себе сочетание… Так и тянет сказать – Людвиг Ван Бетховен. А к Иоганну Вольфгангу хочется добавить фамилию Гёте. Цезарь – это скорее всего Гай Юлий, древнеримский государственный деятель, полководец. Марк Юлий Брут прославился как убийца Цезаря. При его упоминании сразу напрашивается вопрос: «И ты, Брут?» Фридрих Ницше – немецкий философ. Кто догадался соединить все эти имена в кличке пса?
Дворняжка вывернулась из наманикюренных пальцев маменьки и унеслась в коридор.
– Брутик! – закричала Николетта. – Иоганчик, сюда, вернись! Борис, как его позвать?
