трех часов с того момента, как я сбежала из подвала северного крыла. Покинув проклятое место, я еще долго как угорелая носилась по лабиринту коридоров, пока мой перегруженный разум вернул себе способность ориентироваться.
В комнате пусто, как по заказу: скорее всего, девчонки ушли на общественные работы.
Захария убил отца, Джерри и Марту.
Я вспоминаю, как переступила порог своего дома после долгого отсутствия. Эти первые трепетные секунды были наполнены предвкушением предстоящей встречи. Я долгие месяцы мечтала пережить эти мгновения, но мне не удалось насладиться ими. Черты лиц отца, Джерри и Марты размываются в моей памяти. Полагаю, настанет время, и я уже не смогу детально воспроизвести их в своей памяти: я их забуду.
Во всем виноват Захария.
Я вспоминаю серое лицо, обескровленные губы и ухмылку убийцы. Его слова.
Мы тебя уже заждались.
Там был Кнут, он, собственно, и составлял то самое «мы» в купе с убийцей.
Тогда у меня не возникало сомнений в том, кому было выгоднее всего устранить из моей жизни троих самых дорогих мне людей. Мой якорь. Мое убежище. Теперь эта задача кажется такой простой. Я сложила один и один.
Захария убил…
— Вот она! — Голос Кнута доноситься до меня словно из-за тысячи дверей. — И почему наша принцесса не идет на ужин?
— И так и не пришла на уборку. Норма тебе голову открутит.
Я не знаю, кто такая Норма, но знаю, что эти слова принадлежат Крис.
Свет загораживает голова Кнута, он хмуриться, демонстрируя беспокойство. Я же думаю над тем, что не могу теперь воспринимать чувства и слова этого человека всерьез, потому что он лгал мне и ни одна мышца на его лице не дрогнула: идеальное владение собственным телом и эмоциями.
Кнут застрелил своего нечеловеческого напарника, которому Захария доверил ликвидацию ненужного элемента моей жизни. Я вспоминаю, каким удивленным выглядел вампир, прежде чем брат прострелил ему голову. Он не ожидал, что его награда за верность будет похожа на свинцовый билет, переселяющий из одного ада в другой.
Я мысленно возвращаюсь в катакомбы, которые посетила не так давно. Теперь мне предельно ясно, куда попадет ребенок той несчастной женщины, чей протестующий крик я слышала сегодня утром. Ясно и то, каким образом его будут использовать. Ведь те за еду готовы продать душу Сатане.
Думая о Сатане, я представляю лицо Захарии. Доброе, старческое лицо мудрого наставника. Ясные глаза, которые мечтали тебя увидеть все эти восемнадцать лет.
— …слышишь?
— Все в порядке. — Неужели эта нелепая ложь озвучена мной?! Я произношу это так уверенно и убедительно, что заговори я сейчас во всеуслышание о Боге, и на земле не осталось бы атеистов. — Просто устала.
— Устала?! Да ты же ни черта не делала! — Возмущается Крис, но брат что-то говорит ей… они спорят какое-то время, и в итоге девушка уходит.
— Малыш, что с тобой? Расскажи мне.
Наверное, не окажись Кнут таким подонком, слепо исполняющим приказы своего наставника, и он действительно мог бы стать моей семьей. Потому что подобные слова я слышала только от своей мамы и иногда, в более скупом на чувства варианте, от отца. Осознание собственного теперь уже абсолютного одиночества в прошлом заставило бы меня биться в истерике. Сейчас же душа моя выскоблена и пуста как этот потолок. Я устала.
— Знаю! Это ублюдок Молчун тебя обидел, так? — Наконец «догадывается» Кнут, пытаясь заглянуть в мои глаза. — Только скажи, и я ему так надеру задницу, что он будет с этих самых пор пылинки с тебя сдувать. Бесчувственный сукин…
Господин Аман даже не знал о гибели моей семьи. Он держал свое слово и не трогал людей, не только чистокровных. На Захарию же этот договор, как на человека, не распространялся. Если кто-то мешал ему, он просто убирал его с дороги, и не видел в этом проблемы.
— А я-то думал, что ты сможешь… ну да ладно, я передам Захарии, что ты плохо себя чувствуешь. — Кнут тяжело вздыхает, убирая волосы с моего лба. — Я знаю, Мейа, как тебе сейчас тяжело. Ты тоскуешь…
Мой взгляд уходит с белого квадрата потолка на лицо парня.
— Захария хотел меня видеть?
— Да… — Он несколько озадачен моим вкрадчивым тоном. — Тц, ладно… я проболтался, ясно? Рассказал ему про вас с Молчуном. Потому он хочет тебя увидеть. Перетереть это сначала с тобой, а потом с ним. Прости ладно? — И он складывает руки в молитвенном жесте.
Я улыбаюсь, хотя и думала, что уже разучилась выполнять столь сложный трюк.
— Ничего. Рано или поздно он все равно бы узнал. — Видимо, лгать — это у нас семейное.
— Вот и я так подумал… — Кнут недоуменно следит за тем, как я встаю. — А ты…
