— Тебе не кажется, что кончать жизнь самоубийством, работая на Иберию, глупо? Ты мог бы попросить его послать тебя в горячую точку…
— Ты что, не слушала меня? Я же сказал, что боюсь смерти! А ты… ты мне чуть шею не сломала!
— Эй-эй, приятель, тебя не поймешь, — вздохнула я, подперев щеку рукой. — И кто такая Джоана? Ты все это затеял из-за нее, да?
— Нет! Что за чушь!
— Но тут же так и написано. Черным по белому. Вот, послушай… «я повесился, потому что меня бросила Джоана».
— Ничего подобного! Да кому нужна ее… ее лю-любовь… — Лайз сорвался на плач, а я смущенно поджала губы. — Она сказала, что… что я урод, каких мало. Из всего, что я мог ей дать… ей нужна была именно красота! То, чего у меня никогда не было. То, что от меня не зависит! Где же эта прославленная божественная справедливость, а?! Равенство людей перед богами? Какая чушь! Для справедливых богов этот мир слишком несправедлив.
— Мой отец повесился, — проговорила я, комкая записку и отправляя ее в ближайшую урну. — Мать обвиняла его за это, а я… я ему благодарна.
— Ч-чего?
— Я «меченая», и об этом, кажется, знают все в этом клане. Мое рождение принесло моей семье немало проблем. Моего отца можно назвать слабаком, конечно… и все-таки он повесился, потому что не мог убить меня — выполнить, так сказать, свой долг перед честными людьми. Эта мысль точила его мозг, и он решил прекратить эту пытку, покончив именно с собой. Да… я могу его понять, — потерев глаза, я резко добавила: — А вот тебя я понять не могу! Какая разница — красив ты или нет?
— Только не вздумай мне тут заливать про важность душевных качеств!
— В пекло душевные качества. Называя этот мир несправедливым, ты даже не пытаешься понять, как он устроен. Представь себе ситуацию: один родился не первым красавчиком на планете, но в приличной семье, где родители его любят. Он не душа компании, но редкие друзья его ценят. Его нельзя назвать гениальным, но он талантлив. Другой родился очаровательным ребенком в первый день Тринадцатой ступени. Ты думаешь, кого-то будет заботить его внешность после такого? Всем наплевать на черты твоего лица, если их творцом считают Эзуса. У него не будет ни друзей, его таланты не играют роли, а семья считает его своим проклятьем. И тут нельзя сказать, что кому-то из этих двоих бедолаг повезло больше. Они оба могут вешаться с чистой совестью, но только не переводя бумагу на эти дурацкие записки, в которых указано, что, мол, кому-то живется лучше их. Не надо считать себя последним страдальцем на планете. Пойми, нет таких душевных терзаний, которые человек не мог бы пережить. Если ты считаешь иначе, стоит задуматься над тем, человек ли ты.
— Считаешь себя самой умной? — вскинулся мужчина, сверля меня озлобленным взглядом. — Да что ты можешь знать, девчонка! Не тебе читать мне лекции!
— Понимаю, тебе очень стыдно, но я никому не расскажу.
— Расскажешь или нет, до этого мне нет никакого дела, — просипел Лайз, пытаясь подняться. — Надеюсь, ты не считаешь себя моей спасительницей?
— Ага. А ты, надеюсь, не считаешь, что во всем виновата Джоана? Едва ли женщина ищет в мужчине именно красоту. Прежде всего ей нужна уверенность в собственной защищенности, поддержка и нежность.
— Интересно, откуда такие познания.
— Мне так сказал Бартл.
— Бартл?!
— Именно, — усмехнулась я, обхватывая свое лицо ладонями. — Трудно поверить, да? Но когда он идет по Тавросу, его провожают восхищенными взглядами. А ведь его красавчиком никак не назовешь. Он такой неестественно огромный и похож на туповатое животное, но даже ему хватило ума понять, что в завоевании женских симпатий главное не внешность. У него, между прочим, немало поклонниц.
— Что за глупость… — проворчал Лайз, вставая на свои трясущиеся ноги с десятой попытки. — Думаешь, мне есть дело до этой хрени?
— Это уже тебе решать. Но мне кажется, что… — печально улыбнувшись, я прошептала: — Если бы у меня была такая возможность, я выбрала бы себе человека, который просто… вопреки всем остальным людям из раза в раз повторял, что я нужна этому миру. И плевать на то, какая будет у него внешность, рост и сила.
Порывисто встав на ноги, я бодро объявила:
— И хотя этого никогда не будет, я не собираюсь вешаться в туалете. Советую и тебе не заниматься впредь подобной ерундой. Если так хочется умереть, подожди, пока я стану командиром карательного отряда, и сразу переводись. Договорились? — подхватив ведро, я ушла к раковинам. — А теперь отправляйся в медпункт, мне нужно работать.
Удивительно, но вспыльчивый солдат не проронил в ответ ни слова против, послушно пошаркав мимо меня к выходу. Оставалось только надеяться на то, что он не решит довершить начатое в медпункте.
