он исчезал — его безразличие и равнодушие ко всему. Возвращаясь, он даже не замечал отсутствия одного или нескольких незадачливых слуг или служанок. Умерла? Ну что ж, бывает, все в руках Великой Матери. Райт был слишком горд, высокомерен, слишком увлечен своими редкими желаниями. Если одно вспыхивало в его душе — он был им слишком занят, буквально опьянен. До всего остального ему не было дела.
Сначала это была я. Потом — война. И он отдался убийству и жестокости полностью, даже не задумываясь над тем, что такая газетная лодочка как я может быть легко уничтожена в бушующем океане его злобного мира.
Совсем иное дело с Блэквудом. Проклятый мужчина был инквизитором, палачом при дворе Владыки. О его беспощадности и хитроумии ходили легенды. И в отличие от Райта, Блэквуд был увлечен жизнью. Он подмечал каждую деталь. И не дай Господь, эта деталь ему не понравиться. И таким дерзким способом, намекнув на мою неприкосновенность, на заинтересованность в моей жизни, Блэквуд мигом устранил всех моих противников и неприятелей.
Эта перемена меня поразила. Я думала, что мне понадобиться канвой, чтобы просто сопроводить до комнаты, в которой я бы заперлась на все засовы. Но нет. Все сами шарахались от меня, а некоторые, особо отчаянные льстецы, пытались показать свое искреннее радушие поклонами и слащавыми комплиментами, опять же не очень смелыми.
Вся эта фальшивость и лощеность вызывала тошноту. Потому, как только я, Тиа и моя эйки оказались в нужной комнате, я все же заперла каждый из засовов.
Все что мне оставалось — дожидаться вечера. Дожидаться момента, когда Райт переступит порог своего дома.
И когда этот момент настал, я бежала ему навстречу, а мои сияющие глаза были видны каждому.
Почему в этот момент я чувствовала себя еще большей лгуньей? Мне казалось, я знала ответ, но просто отгоняла его, пытаясь обмануть еще и саму себя.
Да, я знала ответ. Так же как его знал Блэквуд.
На ней было красное. Ну, естественно.
Обилие золота. Конечно.
Красные рубины и алмазы. Без сомнения.
Ее глаза сияли ярче этих мертвых камней. Она бежала. Навстречу. Не к нему.
Аарон плотно сжал губы, резко отворачиваясь, предпочитая осмотреть своих солдат, а еще те клетки с пленными и обозы с трофеями, которые он успел добыть.
Он предпочел рассматривать кровь, грязь, боль и ненависть других, но нее ее счастье и радость. По отношению к другому мужчине. И она, сумасшедшая, кинулась Райту на шею.
Аарон готов был задать вслух этот вопрос «какого хрена?», когда увидел как Райт обнимает ее одной рукой, запуская вторую в ее волосы, притягивая ее голову к себе…
Он вновь резко отвернулся, стискивая зубы. Его ненависть вырвалась из плена тела потоком силы, которую все ощутили сильным покалыванием и жжением кожи. Его взгляд метался, пока мужчина умолял себя не поворачиваться. Черт, он не должен видеть это…
Он должен убраться отсюда, как можно дальше.
Правая ладонь сжималась и разжималась, словно желая почувствовать рукоять острых клинков. Ему было мало крови. Мало смертей. Он хотел еще. Хотел больше.
Точнее, ему бы хватило всего одной смерти.
Его взгляд медленно вернулся к этому августейшему шуту, который наслаждался своим же спектаклем. Все это представление — просто битва двух мужчин.
И Владыка наслаждался обреченностью, гневом и отчаяньем своего раба. А так же мягкостью женских губ.
Райт старался ее целовать. Он целовал ее со страстью, его ладонь сжимала густую копну непослушных волос, заставляя принимать этот поцелуй.
Аарон заставил себя на это смотреть. Прищурено, хладнокровно (якобы), стискивая зубы и ладони. И он умирал. Что-то гибло внутри него. Медленно, горело на костре, крича и отбиваясь, прося пощады.
Нет. Он беспощаден не только к врагам. Но и ко всему, что можно назвать слабостью.
Боги, он должен прекратить это.
Как?
Убить его.
Или просто уйти.
Аарон выбрал второй вариант, молча, небрежным движением руки заставляя своих солдат следовать за собой. Добрая треть войска Владыки
