– И мы будем заходить к тебе, даже если ты не будешь стучать, – добавила Кира. – После того, как уйдут служители.
Она подоткнула девочке одеяло и протянула Томасу расческу.
– Ну-ка, положи это обратно.
– Нам пора, – сказала она, обращаясь к Джо. – Теперь, когда ты знаешь, что у тебя есть здесь друзья, тебе лучше?
Девочка кивнула.
Кира разгладила ей одеяло на кровати.
– Ну, тогда спокойной ночи.
Она немного посидела рядом, смутно чувствуя, что хотела сделать что-то еще. Что-то из тех времен, когда она сама была маленькой и когда ее клали спать.
Она наклонилась к девочке. Что же такое делала мама, когда она была такой же крошкой? Кира приложила губы ко лбу Джо. Это был непривычный жест, но неприятно не было.
Девочка тихо чмокнула Киру в щеку.
– Поцелуйчик, – прошептала она, – как мама.
Кира и Томас поднялись наверх и разошлись по своим комнатам. Было уже поздно, а утром, как обычно, их ждала работа, так что надо было выспаться.
Разбирая кровать, Кира думала о маленькой испуганной одинокой девочке снизу. Какие песни ее заставляли учить? Почему вообще она здесь оказалась? Обычно осиротевших детей отдавали в другую семью.
Этот же вопрос они с Томасом обсуждали накануне. И вывод, к которому они пришли, казался верным: они художники, все трое. Одна поет песни, другой вырезает по дереву, третья вышивает узоры. Как художники они представляют ценность, которую сами могут не осознавать. Именно благодаря этой ценности их троих собрали здесь, поселили в удобных комнатах с горячей водой и хорошо кормят.
Она расчесала волосы, почистила зубы и легла в постель. В открытое окно дул ветерок. Она вспомнила, что внизу под окном завтра продолжится стройка, затеянная специально для нее. В конце комнаты, в темноте, виднелись очертания мантии Певца, которая лежала на столе, аккуратно сложенная и покрытая тканью.
Кира вдруг подумала, что, хотя ее дверь и не заперта, она по-настоящему не свободна. Ее жизнь ограничивается работой. У нее не было радости, которую она когда-то чувствовала от того, что в ее руках разноцветные нити сами собой складываются, создавая рисунки и узоры. Мантия ей не принадлежит. Правда, теперь Кира знает в ней каждый стежок: она столько дней внимательно разглядывала мантию, что могла рассказать историю, изображенную на ней, почти наизусть. Но ее руки и сердце тосковали по другой работе.
Томас хотя и не жаловался, но упоминал о головных болях после многочасовой работы. Маленькая певица снизу жаловалась, что ее заставляют учить чужие песни. А ей хотелось петь свои собственные, как она делала всегда.
И Кира мечтала, чтобы ее руки освободились от мантии и снова могли сами делать узоры. Вдруг ей захотелось уйти отсюда и вернуться к привычной жизни.
Она зарылась лицом в постель и впервые за все время заплакала от безысходности.
17
– Томас, я все утро трудилась в поте лица, и ты тоже. Не хочешь пройтись? Я хочу кое-что посмотреть.
Был полдень. Они оба только что пообедали в комнате Томаса.
– Хочешь спуститься и посмотреть, что делают рабочие? Конечно, пойдем.
Томас отложил резец, который было взял. Кира в очередной раз с восхищением посмотрела на искусно украшенный жезл Певца. Их работа была во многом похожа. К тому же вся верхняя часть жезла была без резьбы, гладкое дерево напомнило Кире о нетронутом участке ткани на плечах мантии.
– Что ты здесь вырежешь? – спросила она Томаса, указывая на ничем не украшенную часть.
– Не знаю. Мне скажут.
– На самом деле на стройку мы сходим позже. Я говорила про другое. Пойдем сначала туда, куда я хочу?
– Куда это? – поинтересовался Томас.
– В Фен.
Он озадаченно посмотрел на нее.
– Зачем тебе туда?
– Я никогда там не была. Хочу посмотреть, где жила Джо.
– И где по-прежнему живет Мэтт, – напомнил он.
– Да, и Мэтт. Он куда-то пропал, – сказала Кира с беспокойством. – Я не видела его уже два дня. А ты?
– Может, он нашел другой источник еды? – предположил он, смеясь.
– Мэтт мог бы показать, где жила Джо. Может, я найду какие-то из ее вещей. Вдруг у нее были игрушки. Тебе разрешили взять что-нибудь с собой, когда привели сюда?
Томас покачал головой:
– Только деревяшки. Они не хотели, чтобы я отвлекался.
Кира вздохнула:
– Она такая маленькая. У нее должна быть игрушка. Может, сделаешь для нее какую-нибудь куклу? А я сошью для куклы платьице.
– Может, и сделаю, – согласился Томас.
Он протянул Кире ее посох.
– Пойдем, – сказал он. – Вдруг Мэтта по пути встретим. Или он нас найдет.
Они пересекли площадь и пошли по людному переулку. Возле ткацкой артели Кира остановилась поздороваться с женщинами и спросить про Мэтта.
– Не видали его! И хорошо! – ответила одна из ткачих. – К чему нам всякие лоботрясы!
– Когда ты вернешься, Кира? – спросила другая. – Теперь-то ты уже выросла и можешь управляться со станком! Теперь, когда нет матери, тебе нужна работа!
Тут еще одна женщина громко рассмеялась и показала на новую чистую одежду Киры.
– Да мы ей больше не нужны!
И все снова занялись своей работой.
Неподалеку Кира услышала странно знакомый и страшный звук. Низкое рычание. Она быстро оглянулась, готовясь увидеть озлобленную собаку или еще что-нибудь похуже. Но звук исходил от группки женщин, стоящих возле лавки мясника. Увидев, что она оглянулась, они расхохотались. Среди них была Вандара. Она стояла к Кире спиной. И снова это рычание – рычание твари. Кира опустила голову и проковыляла мимо, не обращая внимания на грубый смех.
Томас ушел вперед; она видела его далеко за лавкой мясника. Он остановился возле ребят, играющих в грязи.
– Не знаю, – говорил один из них, когда она подошла. – Дай медяк, может, найду.
– Я спросил у них про Мэтта, – объяснил Томас, – но они говорят, что не видели его.
– Думаешь, он заболел? – обеспокоенно спросила Кира. – У него все время из носа течет. Может, не надо было его мыть? Он привык к грязи.
Мальчики, шлепавшие босыми ногами по лужам, слушали их.
– Мэтта ничего не берет, – сказал один из них. – Он никогда не болеет!
Другой, помладше, утер сопли тыльной стороной ладони.
– Мамка орет на него. Слыхал давеча. И еще каменюгу в него швырнула, а он засмеялся и убежал!
– Когда? – спросила Кира.
– Не знаю. Может, дня два тому назад.
– Так и было! – звонко крикнул другой. – Два дня назад! Я тоже видал. Мамка камень запустила, потому что он жратву украл! И он сделал ноги.
– С ним все в порядке, Кира, – успокоил ее Томас, и они пошли дальше. – Он осторожнее, чем многие взрослые. Так, кажется, здесь поворачивать.
Они пошли по незнакомому узкому проулку. Хижины здесь стояли теснее, лес был совсем близко, пахло сыростью и гниением. Они подошли к зловонному ручью, неглубокому, но очень грязному, и перешли его по скользкому бревну. Кира боялась поскользнуться и упасть в воду, и Томас взял ее за руку и помог.
На другом берегу, за густыми кустами ядовитого олеандра, начинался Фен. Во многом это место было похоже на то, где родилась Кира: маленькие прижавшиеся друг к другу хижины, постоянное нытье детей, вонь от дымных костров, разлагающейся еды и немытых тел. Но тут было темнее, потому что надо всем нависали густые ветви деревьев, и все пропахло разложением и болезнью.
– Как же тут ужасно! – прошептала Кира Томасу. – Почему люди так живут?
– Так повелось, – ответил он, нахмурившись. – Так было всегда.
Внезапно у нее перед глазами возникло видение. Мантия. Мантия рассказывала, как здесь было раньше. И Томас был неправ. Были времена – очень давно, – когда жизнь людей можно было изобразить золотыми и зелеными цветами. Почему эти времена не возвращаются?
– Томас, – предложила она, – ведь это мы с тобой будем заполнять пустые места на мантии и жезле. Может, мы сможем сделать их немного другими?
