Ник Перумов, Дарья Зарубина
Верное слово
Это слово ищу на земле
Я – невольник раздумья и чести,
Как печальная ищет во мгле
Память сердца пропавших без вести.
© Зарубина Д., Перумов Н., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Пролог
Летели за окнами пустынные поля, заброшенные дикие полустанки, маленькие провинциальные вокзальчики, где по платформе бродили дородные пёстроситцевые бабы с лотками домашнего печева.
Вихрастый парень в голубой соколке выглянул в окно, проводил глазами длинные лабазы станции, захлопал по карманам – не звякнет ли пара медячков.
– Володя, не будет копейки? Пирогов на станции возьму.
– Много ты разъешься на копейку, – усмехнулся его сосед по купе, угрюмый молодой человек, длинный, усатый и тщательно, волосок к волоску – в шестом-то часу утра – причёсанный. Смахнул с пиджака невидимую пылинку. – Только бы выпрашивать. Знаю ведь, что у тебя, Михась, денежки всегда есть. А ведёшь себя… Иногда признаться тошно, что я с тобой. И не скажешь, что ты маг дипломированный, один из лучших на курсе. Ведь мог вверх пойти. Что ты прилип к своему Потёмкину? Третий год в ассистентах. Думаешь, в аспирантуру возьмёт?
– И возьмёт, – насупился Михаил, – как место будет. Сейчас, сам понимаешь…
– Да я-то понимаю, – самодовольно провёл ладонью по усам Владимир. – То-то он тебя, без пяти минут аспиранта, в деревню отправил. Кур гонять.
– Так не меня одного, – огрызнулся Михаил.
Повисло молчание. Поезд шёл всё медленнее и, наконец, с глухим лязгом остановился у вокзала. Апрельское небо, влажное, синее до боли, отражалось в лужах талой воды. Мимо вагона прошёл рабочий, солнечные зайцы бросились из разбуженной лужи в окна купе.
Угрюмый Михаил вышел на платформу, размял в пальцах папиросу, закурил, глядя под ноги. Владимир выбрался следом, постоял рядом, покачиваясь на каблуках, но так и не придумал, как извиниться, и поднялся в тамбур.
– Кури. – Михаил протянул ему папиросу.
Ещё помолчали.
– Думаешь, не возьмёт меня в аспиранты Отец? – проговорил Михаил почти с отчаянием, обводя взглядом пустое здание вокзала. Словно в ответ ему на втором пути резко вскрикнул гудок пригородного поезда.
Оба вздрогнули. Нехороший знак.
– Может, и возьмёт, кто его разберёт. Декан – человек непростой. Нам про фронтовые его подвиги все уши прожужжали, но сдаётся мне, Мишаня, и осьмушки мы не знаем о том, как товарищ Потёмкин на фронте гидру фашистскую бил. Может, не такие, как ты, ему надобны в аспиранты?
– Это какие – такие? – обиделся за себя и научного руководителя Михаил.
– Простой ты, – спокойно рубанул Володя, затянулся и продолжил: – Прямой, как осиновая жердь. А в большой магии нужны другие: наблюдательные, осторожные. Такие, кто знает, где помолиться, а где и так постоять.
– Как ты, например, – уел товарища будущий потёмкинский аспирант.
– Ну, например, – величаво отмахнулся Володя. Видно было, что всё он давно для себя решил и дорогу свою в светлом будущем видел ясно. – Только не въедешь в большую магию с таким, как Отец. Да, силён, да, умён как бес, а выше декана не прыгнул. Моя ставка повернее твоей будет.
Проводница кашлянула в кулак за спиной магов, попросила занять места. Они погасили сигареты: Михаил – в залитой до краёв водой урне, Владимир – бросив в ближайшую лужу. Скорчившийся окурок поплыл в апрельской синеве между облаками.
– Вроде всё так ты говоришь. Твой посильнее Отца будет и, думаю, пострашнее. Одно слово, Кощей. Только вряд ли ты при нём дальше, чем до «кушать подано», дорастёшь, Володька. И без меня знаешь, какая у него свита – старого посола, и неслабого. На нас, магов от сохи, свысока смотрят, через губу разговаривают. Просил ведь ты отмазать тебя от этой деревенской идиллии. И что? Мелкая сошка – чёрная вошка ты для Кощея. Только и всего. Охота ли тебе копаться в чужом грязном исподнем с его соглядатаями? Разве не должны быть у мага чистые руки?
– Вот именно, – огрызнулся Владимир сердито, – должны. За этим Иннокентий Януарьевич и его товарищи и следят. И ты, не знаючи, не наговаривай и моих рук раньше времени не пачкай. Думаю, и у Отца, и у половины института рыльце в пушку. Маги магами, а, как латиняне древние говаривали, эраре хуманум эссе. Нет такого мага, человек ли, кто не споткнулся и в грязь не угодил. Но один очистился, а иному не отмыться никогда. И честнее службы, чем обезвредить тех, кто грязью имя революции и страны советской мажет, нет. Что хочешь мне говори!
Маги обиженно замолчали. Владимир сел к окошку, снова закурил, пуская дым верхом. Михаил вынул карты, разложил на столике, задумался, кусая карандаш.
Когда проводница заглянула в купе и предложила чаю, ей никто не ответил. Девушка постояла немного в дверях и ушла, пожав плечами.
У маленького деревянного вокзала городка Карманова их никто не встретил. Маги постояли на платформе, потом на привокзальной площади у запертого газетного киоска, покрутились, не зная, в какую сторону идти. Вправо и влево картина открывалась одна и та же: заросшие сиренями палисады, невысокие домики в один или два этажа, куры да собаки той особенной общероссийской породы, какая скоро выводится в небольших городках, где псов редко сажают на цепь, предоставляя полную свободу.
Раз или два кто-то забрехал на них из-под калитки. Курица кинула грязный ком на блестящие сапоги Володи, и он обругал её вполголоса, вызвав ещё один заливистый приступ лая из ближнего палисада.
Наконец маги отыскали на дальней улице бредущего с ночной смены старика, который указал им, где искать контору.
Председатель горисполкома сердито швырял сапогом комья грязи, перепачканный шофёр копался в заглохшем «уазике», непрерывно бранясь сердитым шёпотом. Маги представились, подписали документы. Оставили чемоданчики в исполкоме и, не желая задерживаться в захудалом Карманове и с явным намерением уехать вечерним поездом, отправились на место.
Стоит ли говорить, что к вечеру они не вернулись.
Председатель с дюжиной добровольцев с неделю или около того разыскивал чужаков в ближайших лесах, но не преуспел. Телеграммы в столицу давать не стал, а звонить побоялся – прибрал чемоданчики пропавших магов и самолично отвёз в Москву, в институт, из которого те прибыли.
Отцова забота
– Что, взяли?.. Взяли, да?.. Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро!.. А не прошли вы, никуда не прошли и сдохнете здесь, все сдохнете!..
– Угарова! Матюшин! Машка, Игорь, оглохли, что ли?
Машка обернулась первой. Она всегда реагировала на долю секунды раньше Игоря. И раньше, в детстве, когда умудрялась осалить его, едва игра начнётся, после чего Игорю приходилось гоняться за ней по двору, пока Машке самой не надоест бегать. И потом, на фронте, когда фриц уже выцеливал его из засады, но Машка успела выстрелить раньше. За тот фронтовой должок Игорь так и не рассчитался, – их развела война, его на Первый Украинский, её на Первый Белорусский – зато понакопил новых за время учёбы. То там Рыжая вытянет, то тут подскажет. Вот и сейчас оказалась быстрее – перехватила бегущего Фимку, выросла перед ним, не дав налететь на Игоря.
– Ефим, ты чего кричишь?
– Чего, чего! Декан срочно вызывает, вас обоих. Виктор Арнольдович сказал, немедля, мол, из-под земли, Ефим…
– Иди в баню, Фим, – оборвал Игорь, – честное слово, не до шуток. Ты-то уже отмучился. А нам ещё до распределения…
– Два пучка нервов и один холодный труп, если будешь куражиться, – саркастически подхватила Угарова. – Так что… ха-ха отменяется. В очереди стоим. Талоны на светлое завтра получать.
