Гнездо Джаспера находилось слишком высоко, так что рыжеватый отблеск страсбургских уличных фонарей сюда не попадал, но сквозь витражные окна лился свет звезд, усеявших небо. Эхо не знала, который час, но, видимо, было поздно. Колокола собора в последний раз отзвонили очень давно. Эхо слышала тихий шорох простыней, когда кто-то из ее товарищей ворочался во сне. Натянув одеяло до подбородка, Эхо гадала, кто и как устроился на ночлег. Она в одиночку заняла широкую кровать Джаспера. Видимо, ее укладывала спать Айви, но Эхо этого не помнила. На кресле возле кровати кто-то спал; больше Эхо никого не могла разглядеть.
Гай.
Наверное, сначала он сидел в кресле, как все люди – поставив ноги на пол, – но во сне повернулся, перебросил ноги через подлокотник, а голову положил на другой и чуть повернул, так что челка его касалась чешуек на скулах. Он напоминал Эхо статую, прекрасную и невозмутимую.
С того самого момента в музее что-то важное появилось в ее душе, Гай стал ее опорой. Сквозь обломки воспоминаний проступали ощущения: вот он железной рукой поднимает ее на ноги, но при этом так бережно, словно старается удержать вместе осколки прежней Эхо, но тщетно. Она словно Шалтай-Болтай, который упал со стены.
Эхо не понимала, почему он так о ней заботится, не оставляет одну ни на минуту. Наверное, по доброте душевной. Или из чувства вины. Ведь она все-таки спасла ему жизнь. А он стал ей якорем. Обломком доски в море отчаяния и боли, за который Эхо уцепилась, понимая, что если отпустит – утонет.
Эхо закрыла глаза и постаралась заснуть. Днем до нее долетали обрывки разговоров. Гай рассказывал кому-то про надпись, которую прочел на ключе. Про оракула. Всю беседу Эхо не слышала, только часть. Что-то про Шварцвальд, пещеру и что надо подождать, пока Эхо с Дорианом не оправятся, и уж потом трогаться в путь. Эхо сейчас с радостью поменялась бы местами с Дорианом. Что такое меч по сравнению с ее мукой? Подумаешь, проткнул тебя насквозь. Чисто и аккуратно. Не идет ни в какое сравнение с разлетевшимися в разные стороны осколками прежней Эхо.
Эхо даже не догадывалась, что плачет, пока не почувствовала, как чьи-то грубые пальцы принялись вытирать ей щеки. Она с трудом разлепила липкие от слез ресницы и увидела, что над ней склонился Гай. Эхо хотела было нахмуриться, но у нее лишь жалобно задрожали губы. Она не слышала, как Гай проснулся, но вот он, перед ней. В темноте его глаза казались почти черными.
– Ну-ну-ну. – Слова прозвучали как-то странно, словно он собирался сказать совсем другое. Эхо проглотила комок в горле и ничего не ответила. Гая ее молчание, похоже, ничуть не смутило.
– Мы за тебя волновались.
Когда же их разношерстная группка из «я», «ты» и «они» успела превратиться в единое, сплоченное «мы»? Хотя за это время случилось множество куда более странных вещей. От участливого взгляда Гая у Эхо сжалось сердце. Оно по-прежнему билось, хотя Эхо не испытывала ничего, кроме опустошения.
Гай провел пальцами по лицу Эхо от скулы до подбородка. Его прикосновения были нежными, точно гусиное перышко или мягкая подушка.
– Если ты готова, – проговорил он, – то мы можем скоро двинуться в путь. Оракул нам скажет, что делать дальше.
И снова «мы». Гай говорил уверенно, но Эхо казалось, что он бодрится, притворяется ради нее. Эхо замерла. Быть может, осколки ее сердца когда-нибудь удастся склеить. Наверное, ей надо было что-то ответить ему, но ей так нравилось слушать в темноте голос Гая – мягкий, тихий, словно то, что он говорил, предназначалось ей одной. Эхо закрыла глаза и попыталась натянуть на лицо простыню.
Гай вздохнул, но не с досадой и не с раздражением. Пожалуй, с грустью. Казалось, он тоже оплакивает ту частичку Эхо, что умерла вместе с Руби. Гай еще с минуту посидел с Эхо, гладя ее по лицу, потом кровать скрипнула: Гай поднялся на ноги. Эхо хотела, чтобы он остался с ней рядом, но не смогла подобрать слов.
Гай уселся обратно в кресло. Из темноты до нее донесся его голос:
– Поспи, если сможешь. Завтра будет длинный день.
Эхо вслушивалась в еле различимый звук его дыхания и старалась дышать в такт. Вскоре она неожиданно для себя почувствовала, что засыпает, убаюканная ритмом его дыхания. Вдох – выдох. Вдох – выдох.
Глава сорок третья
Гай расправил плечи, закрыл глаза, потянулся и застонал: что-то хрустнуло в позвоночнике. Он полтора дня проспал в кресле у постели Эхо, стараясь не замечать недоуменных взглядов Дориана. Черные вихри междумирья растворились в воздухе над платформой, и Гай взглянул на Эхо.
Она прервала свое упорное молчание исключительно для того, чтобы указать на карте станцию Аппенвайер. Выглядела та уныло-индустриально. В свете зари над деревьями высилась одинокая труба, из которой в небо валил ядовитый сизый дым. Впереди виднелся лес, но место их назначения находилось глубоко в чаще. Станция находилась на опушке, отсюда до пещеры оракула – день пути, а с отдыхом – и все два. А учитывая, что Дориан еще не оправился от раны, а остальные не привыкли к долгим переходам, двигаться они будут медленно.
Свежий утренний воздух, похоже, взбодрил Эхо. Гай с удовольствием отметил, что щеки ее слегка порозовели. Ветер трепал ее волосы. Она постепенно приходила в себя, собиралась с силами. Он сам виноват в том, что с ней случилось, подумал Гай. Он не должен был допускать, чтобы Руби бросилась на него, а расплачиваться пришлось Эхо. Первый раз убивать всегда мучительно трудно, и Гай старался, как мог, облегчить Эхо страдания. Пусть она воровка, но не убийца. Гай поежился от холода, но шерстяной свитер пока еще согревал его.
– Ты что, не мог переместить нас куда-нибудь поближе? – Джаспер поднял воротник пальто.
Гай удержался от ответной грубости, недопустимой в приличном обществе. Как бы ему ни хотелось поспорить с Джаспером, но станция действительно была пустынна и угрюма, а на улице стоял страшный холод.
– Я же объяснял, – произнес Гай, – на территории вокруг пещеры оракула обычные законы не действуют. С нее нельзя попасть в междумирье.
– То есть это такая волшебная запретная зона. – Джаспер потер руки и спрятал их в карманы шерстяного пальто. – Жаль, что тебе не удалось ничего с этим сделать.
Гай вздохнул, досчитал до пяти, выдохнул.
– Прошу прощения, ваше высочество.
– Так уж и быть, прощаю. – Только у Джаспера могло хватить дерзости так ответить.
Джаспер отшвырнул с дороги комок грязного снега, брезгливо принюхался и добавил:
– Жаль, что у меня нет трупа, который нужно спрятать. А то местечко подходящее.
Дориан имел наглость фыркнуть от смеха. Гай бросил на него свирепый взгляд. Дориан откашлялся и спрятал подбородок в воротник. Джаспер одолжил ему темно-синее пальто, под цвет глазной повязки. Гай был уверен, что для него Джаспер не стал бы стараться и подбирать вещи по цвету. Интересно.
– Ты не говорила, что будет так холодно, – проворчала Айви, обращаясь к Эхо, и спрятала руки в рукава. – Когда меня похищали, я забыла захватить с собой зимние вещи.
При этих словах даже тень улыбки испарилась с лица Дориана. Он молча расстегнул пуговицы, снял пальто и протянул Айви, которая, часто моргая, уставилась на него. Гай догадался, что не только он наблюдает за ними, затаив дыхание. Происходило что-то новое, деликатное, и Гай боялся это спугнуть.
Дрожащей рукой Айви взяла пальто. Дориан сунул руки в карманы, развернулся и пошел к лестнице, ведущей с платформы. Айви перевела взгляд с пальто на удалявшегося Дориана. Темные глаза ее сияли.
– Спасибо, – сказала она.
Дориан остановился, кивнул ей через плечо и стал спускаться по лестнице. Гай с Джаспером переглянулись. Джаспер пожал плечами.
– Ну что, мы так целый день стоять будем или все-таки займемся делом? – подала голос Эхо.
Гай обернулся и с удивлением отметил, что она смотрит на него. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Эхо направилась к лестнице. Это были первые слова, которые она сказала Гаю с тех пор, как они покинули Нью-Йорк.
