Лупы принялись немедленно выполнять указание. А Агунда подошла к Модусу и Квентину.
– А вы, красавчики, выпейте вина, чтобы успокоиться, и ложитесь спать. Завтра с утра двигайтесь дальше и забудьте про все, что было! – Тяжело раскачиваясь, она направилась к выходу, но остановилась и добавила: – Тем более, что ничего особенного и не было!
Им отвели довольно просторную комнату на первом этаже с окном, выходящим во двор. Раздевшись, Модус повалился на кровать. Он был абсолютно спокоен, как будто ничего не произошло. И это спокойствие исходило от перстня на пальце, который обволакивал его теплом и ощущением полного благополучия.
– Что это было?! – спросил Квентин. – Как ты выстоял? Этот Кастул опытный рубака, ты не мог выдержать ни одного удара! Неужели и правда тебе помогает нечистый?
Модус зевнул.
– Может быть… Но я его об этом не просил, – добавил он, засыпая.
Сон быстрый, как горный поток: год человеческой жизни пролетает между двумя вдохами. Модус спит беспокойно, вздрагивает, сжимает зубы, глазные яблоки шевелятся под покровами век. Он видит картины минувшего, в которых не может ничего изменить. Сон бежит, как вода. Крутые пороги, излучины, водовороты, глубокие ямы… Запутанная карта памяти. Где начало, где конец – неясно. Брызги, блики солнца на мокрых камнях. Все зыбко, все перемешано. Сны текут по одному им ведомому руслу.
…Погожий весенний день, зеленые холмы, голубое небо, запах цветущих деревьев. На одном из холмов – укрепленный замок, бывшая римская вилла, которая помнит еще времена императора Клавдия. Живший здесь военный трибун бежал, когда в Девоне вспыхнуло восстание, и Готриг Корнуоллский подарил здание Виллему – отцу Модуса. Замок пережил пожар и несколько осад. Крыша прохудилась, щели в стенах завешиваются коврами, а чаще – обычными овечьими шкурами и всяким тряпьем. Внутри он похож на обычный деревенский двор, грязный и неухоженный. Зато снаружи кажется неприступным. Особенно отсюда, с берега реки.
Модус и Ева лежат в траве, разморенные любовью и жарой. Оба стройные, обнаженные, им по шестнадцать лет. Любовь кажется острой увлекательной игрой, чем-то вроде игры в кости, в которой им выпадают одни шестерки. Да и вся жизнь такая игра…
– Когда-нибудь мы прогоним римлян, и я стану королем этой земли, – слышит он свой голос, молодой и дерзкий.
– А я стану королевой? – спрашивает она, закинув белую ногу на его смуглый торс.
– Конечно.
– Мы будем жить в твоем замке?
Приподняв голову, он смотрит на высокие каменные стены по ту сторону реки.
– Нет. Я дойду до Рима и завоюю его, мы будем жить во дворце римских королей.
Он слышит шорох в зарослях орешника, оборачивается, вскакивает. Успевает заметить ухмыляющуюся физиономию своего младшего брата Локуса. Тот быстро убегает, скрываясь в густых кустах.
– А ну, стой, змеиное отродье!
Модус бежит следом, на ходу натягивая на себя тунику. Настигает брата, валит на траву.
– Ты подглядывал за нами и занимался рукоблудием? А ну, говори!
– Я ничего не видел, клянусь Беленом! – верещит Локус и со смехом вырывается. – Я никому ничего не скажу! Если, конечно, ты дашь мне серебряный сестерций!
– Я дам тебе кулаком в живот! – кричит Модус.
Он не успевает ничего сделать. Над рекой, над деревьями поднимается дым, черный и жирный. Мост через реку запружен римскими войсками, сотни сверкающих на солнце шлемов, замок окружен… Стенобитное орудие крошит ворота в щепу, римляне врываются внутрь, идет молчаливая кровавая рубка. Бриттов теснят, сминают, выкашивают, как сорную траву, отец убит, Готриг Корнуоллский ранен и пленен, пламя над крышами построек вздымается выше и выше…
А Модус стоит, оцепеневший, на берегу реки, сжимает в руках бесполезный меч. Что ему делать? Перебраться на тот берег и погибнуть вместе со всеми? Заколоться самому? Ну уж нет. Он отомстит. Обязательно отомстит!
…Карадог Косматый собирает войско. Со всего юго-запада Британии стекаются под его знамена остатки разбитых бриттских отрядов. Окруженная дремучими лесами долина, море шатров и палаток, дым костров, усатые воины в кожаных рубахах и накидках из шкур. Модус среди них – на потемневшем от копоти и дыма лице пробивается бородка. Он тренируется во владении копьем на пару с юношей, который выше и шире его в плечах – эдакий медведь, здоровенный и неуклюжий. Выпад, ложный замах, выпад. Модус более опытен и ловок, и вскоре юноша оказывается прижат к стволу молодого бука, острие копья у него под подбородком. Он поднимает руки в знак того, что сдается, и вдруг пальцы его дотягивается до высокой ветки, он ломает ее и обрушивает на голову Модуса. Модус падает навзничь, лицо искажается гримасой боли и досады; он хватает копье и ловко подсекает ноги противника – тот тоже падает. Оба сидят на траве, смеются. Юношу зовут Квентин.
…Войско Карадога наступает, занимая все новые и новые области Девона. Модус и Квентин бок о бок сражаются в самой гуще боя: бьют, рубят, крушат головы римлян. Горят римские форты, поля усеяны трупами в смятых стальных панцирях, бритты празднуют очередную победу при свете погребального костра… В священной дубраве на острове друидов Карадога объявляют королем Девона и Корнуолла. Модус и Квентин в зеленых туниках с бронзовыми фибулами на плечах – они в свите новоявленного короля.
…Туманное осеннее утро. Сражение под Эксетером, крупнейшим городом Девона. Сам легат Юлий Агрикола ведет в бой римские войска – у них численное превосходство, римляне напирают, теснят бриттов, стремятся обойти с флангов. Карадог отправляет связного в лес, где ожидает засадный полк Гургина, его зятя: нужна помощь, срочно! Но Гургин подкуплен людьми Агриколы, он убивает связного и уводит свой отряд прочь… Бриттов окружают, сбивают в круг, словно стадо, забрасывают дротиками. А потом начинается бойня.
…С неба сыплет мелкий льдистый снег. Хлещет по заросшим щетиной лицам, по кожаным щитам и шлемам, по листьям тысячелетнего дуба, под которым укрылся отряд. Бесконечное, непрерывное «тук-тук-тук».
Пятьдесят человек. Всё, что осталось от многотысячного войска Карадога Косматого, последнего короля юго-западной Британии.
Модус видит его – высокого, жилистого, страшного, с гривой густых волос, напоминающих вздыбленную звериную шерсть, с раскрашенным синей краской лицом ночного демона – он тихо переговаривается с двумя друидами в длинных, до пят, тяжелых от влаги хламидах. На составленных в ряд деревянных колодах, заменяющих алтарь, лежит, уронив неестественно вывернутые руки, пленный римский воин. Он был жив еще несколько минут назад, и Модус видел, как бьется в открытой груди его сердце, как вздрагивают обнаженные мышцы. Снег вокруг алтаря окрасился кровью, он стекает с острия золотого серпа в руке друида, оставляя похожие на письмена знаки. Что сказали боги? Какую правду открыли им?.. Квентин напрягает слух, он хочет знать, о чем говорят Карадок с друидами… но слышит только стук небесных льдинок о сухие жесткие листья.
Лагерь римских легионеров расположен в пяти стадиях к северу отсюда. Пленный римлянин сказал, что это пятая манипула Девятого легиона, их всего сто тридцать человек, и консульский легат Агрикола находится там. Это большая удача. Карадог поклялся, что сделает из черепа легата пиршественную чашу. «Скорей бы в бой», – думает Модус.
Мальчик, сын угольщика, обходит бойцов с кувшином отвратительного пойла, которое варят жители местных болот – на вкус как собачье дерьмо, но кровь закипает в жилах после первого глотка, и нет больше ни холода, ни страха, есть только нетерпеливое ожидание начала атаки, и еще – жажда крови, дикая жажда. Хочется искупаться в ней, горячей, сытной, исцеляющей.
В какой-то момент Модус замечает странное свечение перед собой, он подносит руку ко рту и отдергивает – горячо. С шумом выдыхает и видит пламя, вылетающее у него изо рта. Он видит других бойцов: вот Брайнх, вот Гвир и Арлин, вот десятник Дуалган – напротив их лиц, там, где раньше витали облачка пара, теперь клубится злое рыжее пламя, лица озарены необычным призрачным светом. Он видит Квентина – тот стоит, опираясь на тяжелое копье, глаза удивленно распахнуты, огненный шар размером с детскую голову висит перед ним, и вращается, и низко гудит, словно разъяренный пчелиный рой. И Квентин похож сейчас на молодого бога войны, на сказочного девонского дракона, обретшего человеческую плоть.
