– Бери теперь за ноги, – сказал Арсен сквозь зубы. – Плечи тяжелее. Понесли, быстро.
Они уложили Куна на телегу, прикрыли рогожей.
Арсен достал из-под сена короткое темное ружье, положил его на колени и погнал Буцу, не жалея.
– Ты врач? – спросила Анита, подпрыгивая на сиденье. Ей было страшно.
– Да, – ответил Арсен. – Но не такой.
– А какой?
– Ухо-горло-нос.
– Что у него с животом? Ты так дернулся…
Арсен ответил не сразу.
– Не знаю, – сказал он. – Не уверен. Но там, внутри, было что-то очень горячее, большое, твердое. И живое.
Фермерша стояла у плетня, беспокойно вглядывалась вдаль. Завидев их, замахала рукой.
– Это Галя Андрейко, – сказал Арсен Аните. – Она тут… всему голова.
Гале было лет пятьдесят, у нее были рыжие волосы, заплетенные в толстую косу, и круглое строгое лицо. Выслушав короткий доклад Арсена, она кивнула, сжав губы. Побежала к телеге, осмотрела Куна, погладила, что-то ему зашептала.
– Бена позови, – велела она Аните. – Он за домом, копает там, быстрее! В дом идите, мы занесем…
Бен оказался жилистым американцем средних лет в красной бейсболке. Сидя на корточках, он любовно окучивал невысокий кустик марихуаны. В зубах у него дымилась самокрутка.
– Мы привезли вашего… – Анита замялась, не зная, кто кому кем приходится. – Кун ранен. Сильно.
– А ты кто? – спросил Бен, поднимаясь с тяжелым вздохом и выражением лица «я так и знал, что все будет плохо».
– Я – Анита, с Арсеном приехала. – Анита сбивчиво рассказала ему про тело на дороге, молчание краснух, про рану и состояние Куна. Бен мрачно кивал, а когда они вошли в дом, внезапно ухватил ее за задницу.
Анита взвизгнула и отскочила.
– Не дергайся, чего ты, – процедил Бен. – У меня беспокойство и дурные предчувствия, может мужик на секунду расслабиться и отвлечься? Корма у тебя, кстати, отличная. Молодец, девка.
Вопреки обстоятельствам и здравому смыслу Анита почувствовала себя немного польщенной.
Кун лежал на низком топчане, раздетый догола, маленький, немолодой, беззащитный.
Галя стояла рядом на коленях, омывала его холодной водой. Бен опустился с другой стороны. Положил руку Куну на живот, надавил, отдернул и длинно, замысловато выругался. Поднял глаза на Арсена.
– Сможешь вырезать?
Арсен покачал головой.
– Ни инструментов, ни анестезии, вообще ничего. Шить нечем. Только измучаю и кровью истечет.
Кун вдруг открыл глаза и попытался приподняться.
– Их… сотни, – сказал он отчетливо. – В ложбине между холмами Большие Груди. Личинки… в краснухах. я видел. Лежат, как бревна. Вылупятся – на Город полетят. Будет конец Эксперимента. И смерть от них очень… очень… не… приятна. я прошу прощения…
На губах у него опять запузырилась слизь, а потом он откинулся назад и начал кричать. Монотонно, громко, страшно. Аните хотелось обхватить голову руками.
…кровь изо рта, тело дергается, смотреть на это ужасно, все внутри рвется, голова плывет…
…отвернуться к машине, ведь почти новая, а вмятина какая большая, думать о вмятине, о починке, покрасить надо…
…к умирающему пацану жопой повернулась и стала машину свою разглядывать, сука бесчувственная, коза драная, да, был запах алкоголя, товарищ сержант, и качалась она…
Галя выдохнула обреченно, сжала зубы, посмотрела на Арсена.
– На, – сказала она, доставая из-за пояса широкий острый нож. – я вчера наточила. Краснух забивать собирались, окорочка куриные из них нарезать. Ты же врач, знаешь, как…
– Не могу, Галя! – в ужасе отшатнулся Арсен. – Я же клятву давал.
– На хрен выметайтесь тогда во двор, – закричала она. – Все сама, всегда все сама!
Она опять упала на колени перед Куном. Он уже не орал – хрипел, глаза выпучились и покраснели.
– Сейчас, мой хороший, – сказала Галя и погладила его по груди. Голос у нее дрожал, а рука – нет. – Сейчас, мой любимый…
Арсен крепко ухватил Аниту за плечо, вытащил во двор. За ними, ссутулившись, вышел Бен. Анита достала пачку сигарет, закурила с третьей попытки.
– И мне, – попросил Арсен.
Аните захотелось говорить о чем угодно, не связанном с мучительным криком и непонятным кровавым ужасом.
– Если краснухи как крокодилы, – спросила она. – почему окорочка у них… куриные?
– Ну, если ты на вкус различить не можешь, какая тебе разница почему? – буркнул Бен. – Вас, оглоедов городских, поди прокорми. Вот в Техасе у нас в восемьдесят втором начали ужесточать стандарты для фермеров…
– А вы здесь кто? – перебила его Анита. – Вы Гале… друг?
– Муж я ей, – хмыкнул Бен.
– А как же?.. – Анита показала в сторону двери.
– И он муж, – кивнул Бен. – Хочешь – тоже к нам в семью возьмем? У нас тут на ферме, видишь, как интересно, не то что у вас в городе. А, Арсен? Отдашь девку?
Арсен молча курил, глядя в никуда.
Крик в доме внезапно прервался, стало тихо, будто уши забили ватой.
Бен закрыл лицо согнутой в локте рукой и заплакал.
Арсен затянулся поглубже, выдохнул дым.
– Первые годы я здесь занимался разведкой, – сказал он. – Искал воду, резервуары с топливом, всякое такое. Работал в библиотеках, в архивах…
Он прислонился к стене и говорил с закрытыми глазами. Из дома, чуть шатаясь, вышла Галя. В руках у нее было полотенце, она все терла, терла им ладони.
– Я читал старый дневник, – сказал Арсен. – Какого-то умного мужика из предыдущего этапа Эксперимента. Тетрадь в линейку. Синяя. Там было про народные волнения. Про павианов. А еще – про «главную тайну Города», про то, что мы все бессмертны. И сколько бы мы тут ни прожили – пять минут или пятьдесят лет, как бы ни умерли – от сердечного приступа или от нападения дикого зверя, мы возвращаемся назад, в ту минуту своей жизни, когда сказали Наставнику «да». И время выходит на новый круг. Откуда пришел Кун?
– Из плохой жизни, – ответил Бен. – Хотя кто тут из хорошей-то… В девяносто седьмом Гонконг вернули Китаю, туда все бедняки деревенские на заработки бросились. Набивались в комнатушки крохотные, жили, как в электричке. Спали чуть ли не вповалку. Кун уже сломаться был готов – запутался совсем, заработался. С них семь потов гнали за гроши. И вот он сюда, в Город… А теперь, думаешь, обратно?
Галя шагнула во двор мимо Арсена. Посмотрела на небо, на белесую монету солнца, уже тусклеющего перед выключением.
– Какая разница, что ждет за смертью здесь, в Эксперименте? – сказала она и всем, и никому. – Что за гробом не конец, а другая жизнь – про то нам попы и раввины веками долдонили. И что ж, от этого кому-то умирать не больно и не страшно? Или тем, кто остается, легче, если расставание все равно – навсегда?
Она плюнула в пыль. Глаза у нее были сухие. Бен подошел, обнял ее за плечи. Они стояли, опершись друг на друга, крепкие, как земля.
– Тоже мне, тайна Города. Смерть есть смерть. Дорога в один конец. На вот, Арсен, – Галя протянула ему тот же острый, досуха вытертый полотенцем узкий нож. – Иди делай свое «не навреди». Вскрывай. Хотя я уже знаю, что ты там найдешь. Эти суки крылатые пару месяцев назад появились. Близко мы не видели, только издалека.
– Они на вид как гибрид ос-наездников и летучих мышей, – объяснил Бен. – Здоровые – с овчарку. Обездвиживают ядом – краснухи вот совсем двигаться не могут, люди, видать, с трудом. Личинки откладывают. Твари… – Он со свистом выдохнул сквозь сжатые зубы.
– Двух лучших краснух у нас утащили, – сказала Галя. – Гену и Чубакку. Кун их искать отправился еще вчера…
Она обреченно махнула рукой. Арсен взял нож и пошел в дом. Галя кивнула Аните и повела ее в летнюю кухню, чтобы молча, не чокаясь, пить мутный, ужасно горький самогон – Анита даже не хотела спрашивать из чего.
– Ох как тяжело-то. – Галя склонилась над серой скатертью, уставившись на свои руки. – А ты вот, Бен, что самое ужасное в жизни сделал?
