Некоторые из моих коллег, кажется, что-то подозревали, но спросить напрямую никто до сих пор не осмелился.
Коул вопросительно на меня оглянулся, а я стоял, как идиот, и пытался придумать ответ. Назвать его просто своим знакомым было оскорбительно, а своим партнером – откровенной неправдой.
Сказать же, что он мой любовник, значило смутить Маркуса. Без вариантов.
В конце концов, так и не дождавшись от меня помощи, Коул повернулся обратно к Маркусу.
– Я его спутник – вот что, похоже, не в состоянии сказать Джонни.
– О. – Маркус покраснел пуще прежнего и, запинаясь, проговорил: – То есть вы… хм-м… пара?
Коул улыбнулся ему, слегка трепеща ресницами, и я испугался, что неизбежный сердечный приступ хватит Маркуса гораздо раньше положенного.
– Полагаю, нас можно назвать друзьями с привилегиями, – сказал Коул.
– О, – повторил Маркус, покрываясь испариной, и я заметил, что он начал прочесывать лихорадочным взглядом толпу – вероятно, высматривая жену, чтобы та пришла и спасла его.
– Коул! – встревоженно шикнул я.
– Что, солнце? Ты против такого определения? А как бы ты сам классифицировал нашу дружбу?
– Маркус, спасибо за предложение, но нам правда нужно идти…
– Конечно, – с заметным облегчением сказал Маркус.
Схватив Коула за руку, я потащил его к двери. Как только мы вышли наружу, он зло оттолкнул меня.
– Отпусти меня! Я не ребенок!
– Какого дьявола ты назвал нас друзьями с привилегиями? – рявкнул я.
– Я ждал, что ты сам ответишь, но ты просто стоял с разинутым ртом! Я подумал, что он заслуживает хоть какого-то ответа.
– И ты не мог выразиться не в лоб?
– Мне надо было соврать? Ты сам пригласил меня выйти на люди, хотя у тебя явно с этим проблемы! Может, составишь мне список того, что можно говорить, а что нельзя, когда мы сталкиваемся со знакомыми? Может, проинформируешь меня, как именно я обязан классифицировать наши отношения на случай, если нас опять спросят? А то, не дай бог, снова вгоню тебя в краску.
С этими словами он зашагал к машине, а я, кипя от злости, потащился за ним следом. В ледяном молчании мы выехали ко мне домой. Я был зол на него как черт. И еле сдерживался, чтобы не наброситься на него, но знал, что сделаю только хуже. Лучше всего нам было доехать до моего дома, где он припарковал машину, и разбежаться по меньшей мере на несколько дней – пока я не смогу смотреть на него без распирающего меня изнутри бешенства.
Когда мы доехали, то он, вопреки моим ожиданиям, не пошел к машине, а последовал за мной к дому, и я предположил, что он, вероятно, забыл свои ключи на столике возле двери. Я открыл дверь, мы вошли, однако он не забрал ключи и не ушел. Оставаться, впрочем, он тоже не собирался – потому что не разулся, как только переступил порог.
– Ну, – сказал он, промаршировав через комнату и вызывающе развернувшись ко мне с рукой на бедре, – давай, выкладывай.
– Выкладывать что? – процедил я сквозь зубы.
– То, из-за чего ты на меня взъелся. Ты весь вечер был абсолютно невыносим, а сейчас у тебя практически пена идет изо рта. Так что заканчивай вариться в своем собственном соку, и давай просто со всем этим покончим. Так в чем твоя проблема?
Я хотел сказать, что никаких проблем нет. Я хотел попросить его уйти, пока я не сказал что-то жестокое. Но его поведение только разозлило меня еще сильнее. Вся его жеманность полезла наружу – да так, что был акцентирован каждый ее аспект: то, как вибрировал его голос, то, как он стоял, положив ладонь на бедро, то, как он отбрасывал с лица волосы, и то, как он, будучи на пару дюймов меня ниже, умудрялся смотреть на меня сверху вниз.
– Ты правда не понимаешь? – спросил я.
Он отвернулся от меня, театрально взмахнув челкой.
– У меня есть кое-какие предположения, но лучше работать с холодными фактами, не согласен, солнце?
– Прекрасно! – Я из последних сил сдерживался, чтобы не закричать. – Хочешь знать, что меня беспокоит? Ты! Вот что. Просто уму непостижимо, что ты выделывал в театре! И с кем! С моим боссом! А вчера и с моим отцом!
– В том, что случилось вчера, виноват был не я, а ты…
– Что?
– …и если ты стыдишься своей ориентации, то это не мои проблемы.
– Я не стыжусь того, что я гей! Я стыжусь тебя! Черт, неужели тебе обязательно всегда так кривляться?
Он застыл. На мгновение он стал совершенно неподвижен. А потом очень медленно повернулся ко мне лицом.
– Повтори, что ты сейчас сказал.
В глазах у него загорелось злое предостережение, но я проигнорировал его.
– Ты меня слышал.
– Естественно, слышал, – ответил он ледяным тоном. – Но, так уж и быть, решил дать тебе шанс забрать свои слова назад. Довольно дипломатичный шаг с моей стороны, не находишь?
– Я не собираюсь ничего забирать назад!
– Ты точно уверен, дорогой? – Отвернувшись от меня, он отточенным движением вскинул голову.
Он давал мне возможность замять ссору до того, как я зайду слишком далеко, но меня было уже не остановить. Дрожа от бешенства, я мог думать только о том, как он выступил перед моим отцом, и о смятении на лице Маркуса.
– Я не хочу забирать свои слова назад, Коул! Я хочу, чтобы ты мне ответил! Почему тебе непременно нужно вести себя, как… как… – Я запнулся, не испытывая большого желания произносить ни одно из слов, всплывших у меня в голове. Но было уже слишком поздно. Он развернулся и пригвоздил меня к месту пронзительным взглядом.
– Как кто? – спросил он, наступая на меня. – Ну? Каким термином ты собирался швырнуть мне в лицо, лапа? Думаешь, я не слышал их все? Педик, шлюха, феечка, гомосек…
Именно эти термины и пришли мне на ум, но вслух они прозвучали еще омерзительней, чем у меня в голове. Мне стоило бы устыдиться, однако из-за того, что он так легко разгадал меня, я взбесился еще сильнее.
– Господи боже, Коул, я не собирался говорить ничего такого!
– Не разыгрывай дурачка, дорогой. Это было написано у тебя на лице. – Подбоченившись, он выставил одно бедро вперед и вздернул подбородок, назло мне превращая свою жеманность в настоящее шоу.
– Дорогой, – он помахал мне ресницами, – тебя так сильно это оскорбляет? В спальне, насколько мне помнится, ты никогда против этого не возражал.
– Проклятье, Коул, речь не о спальне! Речь о том, как ты ведешь себя на людях! Почему тебе надо изображать из себя все идиотские стереотипы, придуманные о нас в Голливуде?
– А почему тебе надо вести себя, как надменный, зажатый хер?
– О, то есть, ты предлагаешь начать обзываться, вместо того, чтобы рационально все обсудить?
– О, прошу прощения. Мы правда что-то рационально тут обсуждаем? Ну прости. Я не знал. Я думал, ты занимаешься тем, что нападаешь на меня за то, что я не являюсь точной копией всех тех натуралов, которых ты когда-либо мечтал выебать!
Вылетев из его уст, это слово казалось еще непотребней, чем было.
Я понял, что до сих пор ни разу не слышал, чтобы он ругался.
– Коул, прекрати! Я не нападал на тебя!
– Что ж, дорогой, значит, мне показалось.
– Меня зовут не «дорогой». Меня зовут Джонатан. Если тебе сложно запомнить такое длинное имя, можешь называть меня Джон.
– В данный момент я бы предпочел назвать тебя совсем по-другому.
– Бога ради, это был мой босс. Мне с ним работать! Мне нужно, чтобы он меня уважал! Неужели так трудно было вести себя чуть потише?
Его глаза вспыхнули, и он, к моему изумлению, в мгновение ока прервал свое шоу. Как будто упал занавес. Внезапно вся манерность с него слетела – он стоял передо мной и излучал только ярость.
– Думаешь, ты первый мужчина, который меня стыдится, Джонни-бой? Думаешь ты первый попросил меня «быть потише»? Так вот, ты не первый! Меня просили измениться мужчины много лучше тебя, и я отвечу тебе то же, что отвечал им: иди к дьяволу!
Он развернулся и пошел к двери, по пути подхватив со стола ключи.
